На повестке дня - Икар - Роберт Ладлэм

Конечно, Герберт был крут, возможно, даже жесток — он часто слышал такие характеристики о себе от других и читал их в прессе, — из-за чего по пути растерял множество хороших людей, но главное — в целом оказался прав. Доказал это и на войне, и в гражданской жизни, а эти придурки всегда его кидали. Полковой командир в Корее обещал ему при увольнении звание полковника. И что же? Ничего подобного! В Нью-Йорке — Господи, там было еще хуже! — все говорили как о деле уже решенном, что его выберут в члены правления «Веллингтон мидлэнтик индэстриз», самого престижного совета в международном финансовом деле. И опять ничего подобного! В обоих случаях он был сбит на взлете представителями этих старинных школьно-студенческих братств. Вот почему в итоге Герберт забрал свои миллионы и послал их всех подальше.

Тогда он опять оказался прав, потому что нашел человека который нуждался и в его деньгах, и в его больших талантах, — сенатора из Айдахо. Тот говорил звучным, страстным голосом о том, во что Деннисон пылко верил, и был политиком, умеющим, развлекая свою все растущую аудиторию, отдавать приказы.

Человек из Айдахо был высок и привлекателен, с улыбкой, подобную которой не видели со времен Эйзенхауэра и Ширли Темпл; он сыпал анекдотами и поучениями, поддерживая старые ценности — силу, смелость, уверенность в себе и, что для Деннисона было превыше всего, свободу выбора. Тогда Герб перебрался в Вашингтон. С тем сенатором Деннисон заключил договор: на три года он бросает всю свою энергию и несколько миллионов — плюс еще несколько миллионов из многочисленных анонимных источников, от людей, разбогатевших с его помощью, — пока в их предвыборном фонде не скопится столько денег, что они смогли бы купить папство, выставляйся оно на торги.

Герберт рыгнул: похожая на мел успокаивающая жидкость действовала, но недостаточно быстро, а ему нужно подготовиться к встрече с человеком, который буквально через несколько минут войдет в его кабинет. Он сделал еще два глотка и посмотрелся в зеркало. Редеющие волосы, зачесанные назад, не доставили ему радости, хотя четкий пробор слева и макушка вполне соответствовали имиджу человека серьезного, не пустозвона. Деннисону хотелось бы, чтобы его серо-зеленые глаза были побольше. Он открыл их широко, как мог, и все равно они остались слишком узкими. Небольшая складка под подбородком напомнила, что надо делать какие-то упражнения или есть меньше. Но ни одна из этих перспектив его не привлекала. И почему при всех бешеных деньгах, уплаченных им за костюмы, он не похож на тех рекламных красавцев из журналов, которые присылают ему английские портные? И все же вид у него достаточно внушительный, что подчеркивают и строгая осанка, и выдающийся подбородок — и в том и в другом Герберт совершенствовался годами.

Он снова рыгнул и отпил еще глоток своего персонального эликсира. Проклятый Кендрик, сукин сын, выругался Деннисон про себя. На сей раз причиной его гнева и дискомфорта стал этот выскочка неизвестно откуда... Ну ладно, если быть честным перед самим собой, а уж с самим-то собой он всегда честен, выскочка не сам по себе, все дело в эффекте, который этот ублюдок произвел на Лэнгфорда Дженнингса, президента Соединенных Штатов. Вот дерьмо собачье! Что у Лэнгфорда на уме? (Мысленно Герб называл президента Лэнгфордом и от этого злился еще больше.) Эту дистанцию, на которой настаивала власть Белого дома, он ненавидел... После инаугурации, на одном из балов, устроенных по этому поводу, Дженнингс негромко обратился к главе своего аппарата, который три года обращался к нему просто по имени. Президент был в хорошем настроении, в его голосе слышалось шутливое самоуничижение: «Знаете, Герб, мне-то наплевать, но, думаю, моя должность — не я, а она вроде как бы требует, чтобы вы говорили мне „мистер президент“. Разве не так?» Проклятие! Так все и было!

Что же у Дженнингса на уме? Президент небрежно согласился со всем, что Герб предложил относительно чудачества Кендрика, но его ответы были уж слишком небрежными, что граничило с равнодушием, и это беспокоило главу аппарата. Ласкающий слух голос Дженнингса звучал безразлично, но глаза вовсе не отражали отсутствия интереса. Лэнгфорд Дженнингс то и дело удивлял всю их чертову банду в Белом доме. Теперь Деннисон надеялся, что это не один из таких, часто неловких, случаев.

Зазвонил телефон в ванной. От неожиданности глава президентского аппарата пролил «Маалокс» на свою куртку, сшитую на Севил-роу. Правой рукой он неуклюже схватил трубку телефона, висевшего на стене, одновременно левой открыл кран горячей воды и опустил под струю махровое полотенце. Затем принялся неистово тереть мокрой тканью по белым пятнам, радуясь, что они исчезают с темной материи.

— Да?

— Конгрессмен Кендрик подошел к восточному входу, сэр. Его сейчас детально обыскивают.

— Его что?!

— Проверяют, нет ли при нем оружия или взрывчатки...

— О Господи! Я ведь не сказал, что это какой-то террорист! Он прибыл в правительственной машине в сопровождении двух агентов секретной службы!

— Сэр, вы ведь выразили сильную степень опасения и неудовольствия...

— Сейчас же поднимите его ко мне!

— Возможно, ему понадобится одеться, сэр!

— Черт!

Через шесть минут секретарша ввела в кабинет взбешенного Эвана Кендрика. Вместо благодарности женщине его лицо выражало скорее нетерпение: «Убирайтесь-ка отсюда, дамочка, поскорее, этот человек — мой!» Сообразительная секретарша поспешила ретироваться, а глава аппарата подошел к конгрессмену с распростертыми объятиями, на которые Кендрик не обратил никакого внимания.

— Я слышал о ваших здешних играх и забавах, Деннисон, — произнес он ледяным голосом, — но, позволив обыскать члена палаты представителей, который пришел сюда по вашему приглашению — мать твою! — вы зашли слишком далеко.

— Неправильное толкование инструкций, конгрессмен! Боже мой, как вы могли подумать что-то другое?!

— С вами все ясно! Многие мои коллеги нередко схватываются с вами. Гуляют ужасные истории, вроде той, что однажды вы ударили парламентария из Канзаса, который вроде бы вас оскорбил.

— Это ложь! Он пренебрег процедурами Белого дома, за которые я несу ответственность. Может, я и дотронулся до него, главным образом чтобы поставить его на место, но это все. А он неправильно понял.

— Не думаю. Я слышал, будто он назвал вас «никудышным начальником», и вы взорвались.

— Искажение. Ну полное искажение. — Деннисон поморщился — кислотность давала о себе знать. — Послушайте, я приношу извинение за детальный обыск...

— Не надо. Его не было. Снять куртку я согласился, полагая, что так принято, но, когда охранники велели также снять рубашку и брюки, вошли мои гораздо более умные провожатые.

— Так какого же черта вы так кипятитесь?

— Потому что вы предусматривали подобный вариант, а если и нет, то создали здесь такую атмосферу, в которой это стало возможным.

— Я мог бы отклонить ваше обвинение, но не будем терять времени. Сейчас мы пойдем в Овальный кабинет, и, ради Христа, не сбивайте президента с толку всей этой проарабской чушью. Помните, он не знает о том, что произошло, а из попыток объяснить ему не выйдет ничего хорошего. Я все ему разъясню позднее.