Династия Плантагенетов. Генрих II. Величайший монарх эпохи Крестовых походов - Джон Эплби

Самым удивительным в последние дни жизни Генриха было то, что при всех огромных ресурсах своей обширной империи и при том, что его заранее предупредили, он не приложил никаких усилий, чтобы добиться помощи, а его подданные и пальцем не пошевелили, чтобы ему помочь. Этот факт показался авторам английских хроник, Гервасию Кентерберийскому и Роджеру Ховдену, столь постыдным, что один «из уважения к королевскому величию» вообще ничего об этом не сказал, а другой описал сцену смерти короля совсем иначе, чем все другие летописцы.

Подданные английского короля стояли в стороне и смотрели, как король Франции и Ричард разыгрывают последний акт трагедии. Они не пожелали помочь отцу Ричарда, но и самого сына поддерживать тоже не хотели, пока не выяснится, кто станет победителем.

Впрочем, это стало известно очень скоро. В понедельник 3 июля войска Филиппа пошли на штурм Тура. Жаркое сухое лето превратило Луару в ручеек. Французские солдаты перешли ее без труда и приставили к стенам города, в самых уязвимых местах, осадные лестницы.

Утром город пал, и Филипп захватил в плен восемьдесят рыцарей и сотню солдат[488]. Он хотел показать, если в этом еще была какая-то необходимость, что хозяином положения является он и король Англии находится в его власти. Он велел Генриху без промедления явиться на переговоры, на этот раз в город между Азе и Туром. Они состоялись на следующий день, 4 июля.

Джефри не мог вынести унижения своего отца и попросил освободить его от сопровождения[489]. Терзаемый болью и лихорадкой, Генрих тем не менее отправился в Баллан, расположенный в 5 милях к юго-западу от Тура, и прибыл туда раньше Ричарда и Филиппа. В Баллане он остановился в доме рыцарей-тамплиеров и пожаловался Вильяму Маршалу, какие страдания причинило ему это путешествие: «Маршал, дорогой мой, я должен поведать тебе о своей боли. Сначала она охватила пальцы моих ног, затем ступни, а потом пронзила и ноги. Теперь боль овладела всем моим телом и подбирается к сердцу. И я уже не чувствую ни тела, ни сердца, ни конечностей». Увидев, что лицо короля сначала покраснело, а потом почернело, Маршал уговорил его улечься в постель.

Когда Ричард и Филипп прибыли на место переговоров, последний спросил, где находится король Англии. Кто-то из спутников Генриха ответил, что он где-то рядом, но так ослаб от болезни, что не может ни сидеть, ни стоять. Услышав это, Ричард заявил, что отец просто притворяется больным. Друзья Генриха убедили его пойти на переговоры, чего бы это ему ни стоило. Король попросил своих спутников посадить его на коня и проводить к месту встречи[490].

Когда Генрих подъехал, вид его пепельно-серого лица, искаженного от боли, тронул даже холодное сердце французского монарха. Пожалев человека, чьи щедрые и бескорыстные действия вновь и вновь спасали его от последствий ошибок молодости и не позволили разорвать Францию на части, Филипп велел расстелить на земле сложенный в несколько раз плащ и пригласил Генриха сесть на него, чтобы ослабить свою боль. Но тот ответил, что приехал сюда не для того, чтобы рассиживаться, а чтобы выслушать его требования и спросить, почему у него отобрали его земли.

Стоял невыносимо жаркий безветренный день. В небе не было ни облачка. Пока оба короля вели переговоры, вдали раздался удар грома, а за ним – еще один. Генрих II оказался так плох, что его спутникам пришлось поддерживать его в седле, когда ему зачитывали условия договора, навязанные Филиппом[491]. Эти условия были столь унизительны, что боль, пронзившая сердце Генриха, должно быть, ничуть не уступала той, что раздирала каждую клеточку его тела.

«Генрих, король Англии, полностью подчиняется воле и советам Филиппа, короля Франции, и все, что король Франции пожелает, король Англии исполнит, прилагая все свои силы и безо всяких оговорок» – такими словами начинался договор о мире. Генриху пришлось совершить перед Филиппом оммаж за все свои владения на континенте. Кроме того, он пообещал отдать Алису под присмотр одного из пяти человек, которых выберет Ричард, чтобы, вернувшись из Иерусалима, жениться на ней. Король Англии согласился и на то, чтобы сын принял клятву верности от всех королевских подданных, проживающих по обе стороны пролива Ла-Манш, став, таким образом, законным наследником всех владений королевства.

Чтобы Генрих не вздумал мстить баронам, которые бросили его и ушли к Ричарду, было решено, что все бароны и рыцари вернутся к королю не раньше чем за месяц до отъезда обоих королей и Ричарда в Иерусалим. Генрих, Филипп и Ричард договорились во время ближайшего поста встретиться в Везеле и оттуда уйти в Крестовый поход. Для возмещения затрат на войну английский монарх должен был выплатить французскому 20 тысяч марок.

В заключение, чтобы обеспечить выполнение Генрихом условий договора, все его бароны обязаны были принести клятву, что, в случае их нарушения, они явятся к Ричарду и Филиппу и приложат все усилия, чтобы заставить короля соблюдать договор. В качестве дополнительного доказательства своей преданности Филиппу король Англии должен был отдать ему либо Ле-Ман с Туром и два замка в Анжу, либо три самые мощные крепости на нормандской границе – Жизор, Пейси и Нонанкур[492].

В довершение всех этих унижений Генрих должен был поцеловать Ричарда в знак примирения. Сделав это, он с негодованием прошептал: «Не дай мне, Боже, умереть раньше, чем я смогу достойно ему отомстить»[493].

К завершению переговоров английский король был уже не в состоянии сидеть в седле. Его отнесли в Шинон на носилках. Он послал одного из своих придворных, Роджера Мелкаэла, в Тур, велев ему узнать у Филиппа имена баронов, которые его предали и которых он должен был освободить от наказания.

Когда Роджер вернулся со списком, Генрих приказал зачитать его вслух.

«Сэр, да поможет мне Господь! – воскликнул Роджер. – Ибо первым в списке стоит имя графа Джона, твоего сына»[494].

Генрих II поднялся, превозмогая боль, и воскликнул: «Правда ли, что Джон, сердце мое, покинул меня, Джон, которого я любил больше всех моих сыновей, Джон, ради которого я навлек на себя все эти несчастья?» Откинувшись на подушки, он отвернулся к стене и пробормотал: «А теперь будь что будет; меня уже не волнует ни моя судьба, ни что-нибудь другое»[495].

Вскоре у него начался жар, и он потерял разум. Иногда он начинал дико кричать от боли и отчаяния. Джефри прижимал голову и плечи отца к своей груди, а один из рыцарей положил распухшие ступни Генриха к себе на колени. Джефри отгонял мух, во множестве летавших вокруг, и старался охладить лицо отца и облегчить его боль. Генрих открыл глаза, взглянул в лицо сына и узнал его.