Запретные цвета - Юкио Мисима

Его ногам передалось громыхание городского трамвайчика, курсировавшего из района Ситикэнтё по краю этого пруда. Минору повернул назад в зоосад.

Издалека был слышен запах животных. Самым зловонным было логово бегемота. Самец по имени Дэка и самка Дзабу барахтались в грязном болоте, высунув наружу свои мордашки. По обе стороны от них находилась клетка с мокрыми полами. Две крысы украдкой наведывались за снедью к кормушке, пока в клетке отсутствовали хозяева.

Время от времени слон вытягивал сено хоботом и запихивал его в пасть. Не дожевав порцию, он хватался за следующую охапку. Порой он брал слишком много, тогда ронял остатки сена на пол, поднимал свои передние ноги и топтал его, как в ступе.

Пингвины красовались как многочисленные гости на приеме с коктейлями. Они поглядывали по сторонам, широко расправляли крылья и потряхивали своими хвостиками.

На насесте высоко над полом, усыпанным окровавленными куриными головами, сидела парочка циветт[94]и лениво пялилась на Минору.

Минору очень приглянулась супружеская пара львов; он долго любовался ими, а потом решил вернуться домой. Уже истаял леденец, который он посасывал все это время. Вдруг он заметил поблизости небольшое строение, еще не осмотренное им, и подошел ближе. Это был маленький павильончик для птиц. Местами оконные стекла с изображением хамелеонов были побиты.

В птичьем павильоне никого не было, кроме стоявшего к нему спиной одного парня в белоснежной рубахе «поло».

Минору жевал пластинку жевательной резинки и разглядывал птицу-носорога с белым клювом, который был куда больше, чем ее голова.

Помещение размером меньше десяти цубо дрожало от хриплых выкриков. «Как птицы в джунглях из фильма про Тарзана», — подумал Минору. Он огляделся по сторонам, узнать, что это за птица раскричалась. Это был попугай. В маленьком павильоне попугайчиков и красно-синих ара было значительно больше, чем других птиц. Раскраска крыльев красноперых ара была и впрямь красивой. Белые попугаи отвернулись к кормушке и как один наперебой молотили своими крепкими клювами, будто молоточками.

Минору подошел к клетке с ушастым скворцом. Птица с черными крыльями, только голова у нее была желтой, держалась за деревянную перекладину грязно-желтоватыми лапками. Скворец раззявил свой красный клюв. «И на какие же звуки горазда эта птичка?» — едва подумал Минору и тотчас услышал: «Охаё!»[95]

Минору невольно улыбнулся. Парень в рубахе «поло», стоявший рядом, тоже заулыбался и повернулся к Минору. Этот юноша вынужден был смотреть немного сверху вниз, поскольку Минору был ему ростом по брови. Их глаза встретились. Они смотрели неотрывно. Оба были поражены красотой друг друга. Челюсти Минору, жевавшие жевательную резинку, перестали двигаться.

— Охаё, — снова воскликнул скворец.

— Охаё, — повторил юноша, чем рассмешил Минору.

Красавчик отвел взгляд от клетки и прикурил сигарету. Не отставая от него, Минору тоже вынул из кармана смятую пачку иностранных сигарет, быстренько выплюнул жевательную резинку и всунул между губ сигарету. Незнакомец зажег еще одну спичку и предложил ему огонька.

— Ты тоже куришь? — удивленно спросил юноша.

— Да, но нам не разрешают в универе.

— Какой универ?

— Эн-академия.

— А я… — Юноша назвал известный частный университет.

— Позволь поинтересоваться твоим именем?

— Минору.

— Ну и я тоже ограничусь одним именем. Меня зовут Юити.

Они вышли из птичьего павильона и пошли гулять вместе.

— Тебе очень идет эта красная рубаха «алоха».

Минору покраснел.

Они разговаривали обо всем на свете. Минору был очарован молодостью своего товарища, его безыскусным разговором, его красотой. Он проводил Юити до клеток с животными, которых сам уже видел, а Юити еще нет. Через десять минут они стали как настоящие братья.

«Этот парень один из тех, — подумал Минору. — Как здорово, что он не только один из тех, но еще и красивый! Мне нравится его голос, его улыбка, нравится, как он двигается, все его тело, даже запах, все-все-все. Скорее бы переспать с ним! Я бы сделал с таким парнем все, что угодно, и позволил бы ему сделать с собой все. Я думаю, что ему будет приятно со мной».

Он засунул руку в карман и прикинулся, будто его что-то больно кольнуло, и снова принял прежний довольный вид. Он нащупал на дне кармана ластик жевательной резинки, вынул его и запихнул в рот.

— Ты видел куниц? Еще не видел?

Минору взял Юити за руку и повел его к смрадной клетке с этими маленькими животными. Они шли под руку. Перед клеткой с куницами из Цусимы была вывеска с надписью, в которой объяснялись повадки зверьков: «Ранним утром или по ночам куница выбирается в рощу камелий, чтобы насладиться нектаром цветов». Там было три маленьких желтых зверька. Один зверек впился в хохолок красной куриной головы и подозрительно поглядывал на зевак. Глаза двоих посетителей встретились с глазами зверька. Визитеры смотрели на куницу, но это вовсе не означает, что куница наблюдала за ними. Юити и Минору чувствовали, что они влюблены в глаза этого зверька больше, чем в человеческие глаза.

Их затылки напекло. Солнце уже садилось, но лучи еще жарили вовсю. Минору оглянулся. Вокруг никого не было. Спустя тридцать минут после их знакомства они поцеловались непринужденно и естественно. «Теперь я счастлив», — подумал Минору. Этот мальчик ведал только сексуальное счастье. Мир казался восхитительным, вокруг никого. Мертвая тишина.

Львиный рык сокрушил воздух. Юити поднял глаза.

— Кажется, вот-вот грянет ливень! — сказал он.

Небо наполовину заволокло черными тучами. Вскоре солнце померкло. Когда они подошли к станции метро, первые темные капли дождя упали на тротуар. Они вошли в поезд.

— Куда ты едешь? — спросил Минору, забеспокоившись, что его покинут.

Они сошли на станции у синтоистского храма. Оттуда вышли на другую дорогу, где не было следов дождя, и в трамвае поехали в гостиницу в Такагитё. Юити еще раньше пронюхал это местечко, куда его приводил однажды студент из его университета.

Минору, одержимый сексуальными воспоминаниями этого дня, выдумывал всякие отговорки, чтобы отдалиться от приемного отца. У Фукудзиро не было ни малейшего шанса занять воображение его мальчика. Он очень дорожил отношениями с соседями по кварталу, но порой его душе становилось худо в этом городе, среди этих людей. Тогда благочестивый Фукудзиро немедля укладывал жертвоприношение и отправлялся и святилище, где молчаливо просиживал долгими часами перед Буддой, не обращая внимания на других скорбящих прихожан, хотя он и не переносил дыма. Какое-то горестное чувство пробуждала его согбенная фигура, настолько обделенная обаянием.