Последняя любовь президента - Андрей Курков

Светлана поднималась обычно около десяти. До этого момента по выходным я спокойно хозяйничал в квартире, делал себе завтрак, варил кофе. Жизнь продолжала наигрывать нам некую меланхолическую мелодию, а мы ее слышали и слушали. По отдельности. Может, у каждого из нас была своя мелодия, но обе они не отличались веселостью и задором. Обе они прочитывались на лицах. Я прочитывал ее на лице Светланы, а она, должно быть, на моем.

Я привык к диванчику в своем кабинете. Мне нравилось утыкаться лицом в стенку, занавешенную венгерским ковром, на котором был изображен книжный шкаф со старинными толстыми книгами. Было что-то забавное в этих двух противоположных стенках моего кабинетика. Словно книги из книжного шкафа смотрели на групповой портрет своих предшественниц, стоящих на полках старинного шкафа. А может, они думали, что там, на противоположной стене, висит огромное зеркало, в котором они отражаются? Детские, слегка озорные фантазии иногда освежали мою голову, мое воображение. Я даже попробовал несколько дней назад проверить: сколько книг в своей библиотеке я действительно прочитал. На пяти полках набралось от силы шесть, из них четыре я прочитал лет двадцать назад. Нет, я считал себя начитанным. Я покупал толстые журналы, и российские, и наши, садился или в туалете, или на кухне и листал их с искренней жадностью. Но только рассказы мне удавалось иногда дочитать до конца. Длинная проза сразу настраивала на печальный лад, да и вся эта проза была пропитана таким пессимизмом, что мне хотелось найти того или иного автора и дать ему денег, чтобы он хоть раз более жизнерадостно посмотрел на окружающий мир!

А за окном падал снег. Первый снег этого года. Хорошо, что он пошел в воскресенье. Воскресенье само по себе день особенный, праздничный. А тут крупные хлопья, опускающиеся вниз плотной стеной мимо окон моего тринадцатого этажа.

На часах 9.45. Светлана еще спит, но вот-вот она откроет глаза.

И я, глядя на снег через кухонное окно, думаю о ней. Поворачиваюсь к плите, варю для нее кофе. Мне хочется, чтобы этот день начался для нее радостнее, чем прежние. Я хочу, чтобы она улыбнулась. Пускай ноябрь – месяц осени, но ведь снег за окном. А раз снег, то зима. Смена времени, смена сезона. Наши дети умерли осенью, а теперь зима. Значит, прошло какое-то время. Может, зима отвлечет ее, вернет ее, Светлану, мне?

Я наливаю кофе в тонкий мейсенский фарфор, ставлю чашечку с блюдцем на поднос. Туда же маленький молочник. Кофе она пьет без сахара.

– Доброе утро! – говорю я в приоткрытую дверь спальни.

Она лежит, глядя в потолок, но при моих словах поднимает голову и улыбается. Да, улыбка у нее не та, что прежде. Но все-таки это улыбка. Грустная, уставшая, тихая, как детский шепот.

– Кушать хочешь?

Она отрицательно качает головой.

– Я схожу за газетами и сразу назад, – говорю я.

Она кивает.

На улице приятный морозец. Проклятая осень позади. Я вышел без шапки, и снежинки покалывают меня своим холодком, опускаясь на лоб, на нос, на коротко остриженные волосы.

Чтобы купить газеты, надо перейти на другую сторону бульвара. Машин удивительно мало. Но, впрочем, ничего удивительного. Воскресенье!

Все газеты в киоске вчерашние, субботние. Воскресных газет у нас еще не издают. Но ведь вчера я газеты не читал. И я набираю все, что есть. И оглядываюсь по сторонам, рассматриваю сквозь празднично-свадебную вуаль снега знакомые окрестности. Взгляд мой останавливается на витрине кафе. Я туда никогда не заходил, да и не зашел бы в нормальный день. Уж очень это кафе будничное и с виду неопрятное. Но сегодня у меня другой настрой, сегодня я прощу этому заведению все, кроме плохого кофе.

И кафе оправдывает мои минимальные ожидания. Кофе мне крупная женщина в смешном старомодном переднике варит отменный, крепкий. Я сижу здесь один-одинешенек и просматриваю газеты.

«Глава президентской администрации сказал то, сказал се…» У меня на лице возникает ухмылка. «Он вам и не такое скажет», – думаю я. И перелистываю политические страницы, перелистываю новости экономики, перелистываю криминал и дохожу до спорта. Тут интереснее. Спортивные новости предсказать труднее. Ну, кого вчера отлупил Кличко-старший? Какого-то немца? Так ему и надо! Пускай не нарывается на лучший кулак Украины! А «Динамо» Киев как? Опять ничья? Ну и ладно!

– Еще кофе, – прошу я барменшу, и она приветливо кивает.

– У нас пирожные свежие! – говорит она.

– Вчерашние? – переспрашиваю я.

– Ну да, вечером привезли!

– Спасибо, не надо.

За пятнадцать минут я справился с газетами. Собственно, я не знаю, что я хотел в них найти. И если бы меня сейчас спросили, что нового я из них узнал, я бы вряд ли ответил. Но зато появилось чувство исполненного долга, точнее – утоленного желания.

– Валя звонила! – ожившим голосом сообщает мне Светлана, как только я вхожу в квартиру.

Она в теплом зеленом халате и в армянских тапочках на босу ногу. Мне кажется, я еще не видел у нее этих тапочек.

– Какие у них новости? – Я снимаю осеннюю куртку и вешаю на крючок вешалки.

– Все хорошо. Они девочку Лизой назвали. Она уже почти пять килограммов весит! А когда родилась, четыре двести весила. И еще звонил твой старинный друг с кавказской фамилией. Не помню, как его.

– Гусейнов?

– Да, он. Спрашивал адрес, я ему дала. Он просил разрешения на минутку вечером заехать.

– А что ему надо?

– Но это же твой друг, а не мой. Я не могу у твоих друзей спрашивать, что им от тебя надо.

Замечание было справедливым. Я просто не мог представить себе причину, по которой Гусейнов мог бы решить меня разыскивать. Ну помирились перед нашим отлетом. В смысле, что я его простил. Но ни о чем особенном мы не договаривались.

– Он что-то еще спрашивал?

– Он сказал, что хорошо нас понимает. Как-то странно сказал, будто все знает.

– Угу, – кивнул я. – А о Диме Валя рассказывала?

– Да. Сказала, что помогает, что Лизку в коляске по улицам возит. Совсем изменился. Она еще просила им денег на счет перевести. Сказала, что осталось у них только пять тысяч франков.

– А у нас сколько осталось? – спросил я, глядя в глаза Светлане.

– У меня тысяч двадцать долларов, у тебя – не знаю.

– У меня меньше, – ответил я. – Я с Димой говорил в Швейцарии. Предупредил, что им скоро придется возвращаться в Киев.

– И как он?

– Не обрадовался.

Светлана задумчиво покачала головой и вздохнула.

– Я бы могла Вале здесь помогать иногда, – произнесла она.

Вечером неожиданно позвонил снизу консьерж. Сказал, что для меня привезли какую-то большую коробку и грузчики просят разрешения ее поднять.

– Пускай поднимают, – пожал я плечами.