Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

Эркин и Андрей быстро шли по тёмной улице на границе Цветного квартала.

– Я завтра картошку хочу купить. Два мешка, – заговорил наконец Эркин. – Поможешь дотащить?

– Об чём речь! – улыбнулся Андрей. – С утра на рынке?

– Идёт, – кивнул Эркин. – Оттащим и уже тогда на станцию.

– Дело. А о… – Андрей заметил чью-то тень впереди, – ну, о том деле я думаю. Обмозговать всё надо.

Улица пуста, и они говорили по-русски, но предусмотрительно перейдя на камерный шёпот.

– Ты смотри, Андрей. Большой город – нет работы, маленький город – беляки прижимают.

– Ну да, – Андрей закурил. – Крутись тут, как знаешь. Нет, время у нас есть. До Рождества запаса хватит, свободно дотянем. Новый Год встретим и айда. А может, и раньше всё устроим.

– Может, – кивнул Эркин и вздохнул: – Ещё поп этот лезет.

– Плюнь и разотри, – посоветовал Андрей. – Ну, бывай.

– Бывай, – кивнул Эркин.

От этого угла они расходились по своим кварталам.

Эркин шёл быстро, думая о своём, и чуть… чуть опять не залетел. В последний момент заметил у своей калитки два силуэта и метнулся за угол, застыл и прислушался. Женя? Да, её голос. А с ней кто? Вроде, голос знакомый.

– Вот мы и пришли. Спасибо вам, Рассел.

– Спасибо вам за беседу, Джен. Но… вы можете сколько угодно смеяться надо мной, но я беспокоюсь за вас. В городе опасно.

– Побойтесь бога, Рассел. Какая может быть опасность в нашем городе? И ваша забота… если честно, мне не очень хочется быть объектом вашей заботы. Мне это кажется не менее, а даже более опасным.

– Ну, Джен, – Рассел негромко рассмеялся. – Я не ожидал такой мстительности. Вы всё не можете забыть того… случая?

– Да, – голос Жени ровен. – Я не могу забыть, как вы били беззащитного.

– Ну-ну, Джен. Когда-нибудь вы поймёте. Но не буду вас задерживать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Рассел.

Стоя за углом, Эркин слышал, как Женя открывает и запирает за собой калитку, нижнюю дверь… А беляк где? Ага, вот его шаги. Эркин отступил поглубже в тень, слился с ней. Фу, прошёл и не заметил. Эркин выждал, пока стихли удаляющиеся шаги, но, осторожничая, прошёл мимо своей калитки до конца дворового забора, выждал, у навеса Старой Дамы перелез во двор и, прячась в тени сараев, добрался в свой угол, задвинул засов у калитки и подошёл к своей двери. Прислушался. Вроде тихо. Он уже спокойно достал ключи и открыл дверь. Ну, вот он и дома.

Женя даже переодеться ещё не успела, когда он вошёл в кухню и сразу, даже не сняв куртки, занялся плитой.

– Эркин, ты? – спросила из комнаты Женя.

– Да.

Он подвинул чайник, чтобы закипел быстрее, и, расстёгивая куртку, пошёл в кладовку.

– Чайник я поставил.

– Ага, спасибо.

Женя, уже в халатике, влетела в кухню и стала разбирать свою сумку, греть остатки обеда на ужин и умываться. И всё одновременно.

– Давай, Эркин, переодевайся, мой руки и за стол. Сейчас ужинать будем.

Особняк Роберта Кропстона

– Итак, джентльмены, нам остался месяц.

– Если точно, то двадцать пять дней, сэр.

– Благодарю вас. В общем, подготовка идёт по плану. Нам удалось в принципе отсортировать контингент и наметить основные объекты ликвидации. Но обращаю ваше внимание, джентльмены, пере- для нашего дела всегда было предпочтительнее недо-.

Вежливый смех присутствующих.

– Поддержка и, скажем так, индифферентность остального населения нам обеспечены.

– Да, эти «вольные негры» уже сильно… надоели.

– В этом плане русские, объявив свободу, даже как-то сыграли на нас.

– Разумеется, мы не будем копировать имперские порядки в полном объёме. Всякие излишества вроде Паласов и прочего можно пока убрать. Раб должен работать. А условия содержания и использования раба можно регламентировать.

– И нужно.

– Да, сэр.

– Как мы поступим с промежуточными формами?

– Ликвидируем. Вольных цветных, недоказанных и условных белых, потерявших расу не нужно.

– Абсолютно согласен. Жёсткая сортировка и ликвидация всего отбракованного. Цветной – только раб, а белый – только господин. Цветной, не желающий быть рабом, – ирония в голосе говорящего вызвала у остальных улыбки, – и белый, не желающий быть господином, одинаково невозможны. И не нужны.

Дружное одобрение присутствующих.

– А пока продолжаем по плану. Необходимые коррективы не стратегические.

Дальнейшая беседа имела уже чисто технический характер.

Роберт Кропстон больше слушал, выражая своё отношение мягкой еле заметной мимикой. А когда все разошлись, достал из ящика стола карточную колоду и стал раскладывать пасьянс.

Самое смешное, что они, в самом деле, верят в удачу. Даже не верят, уверены. Уверены, что черномазые после десяти месяцев воли пойдут на торги. Да их не то, что плетью, пулей не загонишь. Это видно невооружённым взглядом. Если не только смотреть, но и видеть. Эти болваны собираются не отыграться, они хотят сыграть заново. Как будто ничего не было, и никто ничему не научился. Идиоты. Но слишком увяз в игре, выйти опаснее, чем проиграть. Надо было дождаться ухода русских и уже тогда… но попробуй объяснить. Они верят только себе, тому, что сами выдумали. «Мы пробудили у русских расовую гордость». Идиоты. Да, русские не вмешиваются в мелкие конфликты. Вообще, как будто не вмешиваются ни во что, занимаясь вроде только отловом остатков СБ. Но как будто и вроде. И пока. Ни одна… власть не терпит самодеятельности. Первый выстрел, первая кровь – и русские вступят в игру. Старик Говард слишком привык играть только по своим правилам. И чтобы ему ещё подыгрывали. Жаль, что нельзя выйти из игры. Что ж, отступать поздно. Не всем везёт так, как Бредли. Счастливчик-Джонни сумел вывалиться. Из одной игры. И ввалился в другую. А её правил не знает, не может, не должен знать. И тут… тут есть, пожалуй, шанс. Может получиться интересная комбинация. Если приедет… нет, без если. Приедет. Джонни азартен. И Фредди не откажет себе в удовольствии пострелять. Примчатся оба. А вот за их спинами можно будет укрыться. От русских. А от старика Говарда… возможно. Нэтти так и не появился. Значит, наткнулся либо на русских, либо на Счастливчика с Фредди. В обоих случаях… Нет, второй вариант, конечно, предпочтительнее. Потому что если Говард действительно сдал Нэтти, то… И Джонни осильнел, и Говард ослабел. Так что перспектива есть. Правда, придётся отдать Джонни, ну, придумаем, что ему отдать, поторгуемся.

Он с удовольствием оглядел сошедшийся пасьянс и собрал карты.

Эйб Сторнхилл любил вечерние часы перед сном. Когда подведён итог дневным трудам, продуман завтрашний день и можно спокойно лечь, раскрыть Библию и не спеша, смакуя, испить мудрости и красоты. Не