Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

И опять появился «Харон» со своим крюком и очистил арену от трупа. Пока все это происходило, два других конных гладиатора, опытные и искусные бойцы, приостановили свой поединок, а после смерти их товарища судья-ланиста объявил, что их сражение закончилось ничьей. Публика на какое-то время насытилась видом смерти, и Клюентис кивнул, соглашаясь с ланистой, после чего вторая пара покинула арену. Он внутренне был доволен этим обстоятельством, поскольку ему предостояло заплатить владельцу убитого гладиатора определенную сумму.

Поединок между ретиариями (гладиаторами с сеткой) и тяжеловооруженными воинами (thracians). Одно сражение сменяло другое, пока песок не покраснел от пролитой крови и один из воинов не упал, просто поскользнувшись на ней. Удушливые испарения в лучах солнца стали подниматься с арены к натянутым тентам. Публика распалялась все больше и больше. Наверняка сегодня в Риме появятся сотни новых бедняков, безрассудно проигравших на ставках все свое имущество.

Наконец протяжный звук труб возвестил о том, что всегда венчало подобные состязания, – главная схватка дня, которую с нетерпением весь день ожидали увидеть множество зрителей: десять бойцов с сеткой должны были сразиться с десятью фракийцами. У ретиариев не было никакого защитного вооружения – только трезубое копье и сеть из толстых волокон, которую они пытались набросить на своего противника, опутать его и пронзить своим трезубцем, пока тот не успел прорезать сеть. Фракийцы были облачены в защитную броню и вооружены внушительным мечом[355]. Если ретиарию не удается опутать броском сети своего противника, то ему остается только бежать от грозного фракийца, спасая свою жизнь. Вид мощного, тяжеловооруженного фракийца, увесистым шагом преследующего своего скачущего, уклоняющегося прыжками от ударов мечом противника-ретиария, всегда приводит в восторг зрителей. Они вскакивают на скамьи и приходят в какое-то неистовство от этой кровавой оргии. Амфитеатр разражается криками «Verbera!», «Occide!» («Задай ему!», «Убей его!»), которые громом возносятся к небесам.

Завершение сражений: награждение победителей. Вряд ли имеет смысл особо задерживаться на том получасе времени, который последовал за возобновлением состязаний. Мастерство владения оружием, отвагу и ловкость продемонстрировали равным образом как ретиарии, так и тяжеловооруженные воины. Один за другим часть из этих двадцати гладиаторов была повержена на песок арены, и некоторое время страсти зрителей не знали пощады. «Харон» несколько раз появлялся на арене, утаскивая с нее поверженных; но затем среди оставшихся выделился один молодой испанский ретиарий, чьи проворство и безудержная отвага снискали ему благосклонность зрителей, многие из которых стали поговаривать между собой: «Хотелось бы еще раз посмотреть на него». Сражался среди оставшихся и очень опытный фракиец, владелец которого мог потребовать с Клюентиса довольно круглую сумму компенсации, если бы сражение закончилось смертью его драгоценной собственности.

В результате, когда четверо раненых гладиаторов одновременно бросили на арену свое оружие и запросили пощады, по всему амфитеатру замелькали белые платки, и Клюентис со скрытым удовольствием также взмахнул своим. Сражение закончилось. Победившие гладиаторы, если они еще могли держаться на ногах, были подведены к подиуму, и каждый из них получил по пальмовой ветви в знак победы.

Но церемония награждения этим не ограничилась. Некто Церт, очень известный ретиарий, по предварительной договоренности только формально участвовал в сражении. Теперь же, когда все зрители вскочили со своих мест, стоя приветствуя его, Клюентис тоже поднялся и лично вручил ему деревянный меч – знак того, что теперь тому нет необходимости сражаться и рисковать своей жизнью. В дальнейшем, без сомнения, Церт станет готовить сотни других столь же отважных юношей отдавать свои молодые жизни для увеселения жителей Рима.

Амфитеатр быстро пустел благодаря всем своим многочисленным vomitoria[356]. Зрители расходились по домам вполне довольные увиденным, превознося Клюентиса и надеясь, что его назначат управлять одной из хороших провинций. Сказать по правде, представление было не из тех, на которых мог бы присутствовать император – тогда бы на арену вышли сотни две, а то и больше гладиаторов, зрители бы увидели куда более масштабную травлю значительно большего числа диких зверей; на арене бы били струи фонтанов, освежая воздух, а с навесов от солнца разбрызгивались бы благовония; даже, возможно, арену бы наполнили водой для представления морского сражения между двумя эскадрами небольших галер.

Тем не менее игры, устроенные Клюентисом, оказались более чем масштабными для человека, бывшего только претором. По их завершении ему пришлось уплатить компенсацию всего лишь за четырнадцать убитых из нанятых им сорока гладиаторов, что считалось вполне нормальным для подобного состязания. «Это был более чем приятный праздник, – говорили многие, – в этом тяжелом и суетливом мире; к тому же ходят слухи, что на следующие иды[357] во время консульских игр припасают целую шайку разбойников, которых скормят львам!»

Глава XX

Римская религия: жречество, девственные весталки

Религиозные символы – обыденность Рима. Гонки колесниц в цирках и бойни в амфитеатрах формально устраивались в честь одного из богов. Вполне вероятно, что Клюентис набрал гладиаторов, чтобы они убивали друг друга во имя Вулкана. По всему Риму, куда ни глянь, в поле зрения обязательно окажется храм того или иного бога либо какое-нибудь святилище, статуй же богов или полубогов едва ли не больше, чем людей на переполненных улицах. Изображения символических змей в честь ларов определенной местности или отдельного домохозяйства можно увидеть на тысячах стен. Все это могло означать, что живущие в империи римляне являются чрезвычайно религиозным народом. Но таково ли было истинное положение дел?

Эпикурейство и агностицизм в высшем слое общества. Если мы сможем проникнуть во внутреннюю жизнь людей, подобных Публию Кальву и другим членам высшего круга общества, то поймем, что имеем дело с личностями, которые являются преимущественно, если не исключительно, агностиками. Многие из них абсолютные эпикурейцы, формально отрицающие существование каких-либо богов, занятых проблемами смертных, и которые со своей стороны смотрят на мир как на случайное сочетание атомов, а на жизнь – как на череду сменяющихся одно другим физических ощущений, а после смерти, считают они, человека не ожидает ничего, кроме вечного сна в могиле. Моральные «законы» существуют только для установления человеческих взаимоотношений, так что вы можете искать и наслаждаться максимумом удовольствий изо дня в день.

Теории, подобные этой, могли быть обоснованы звучным, благородным языком, например в больших поэмах Лукреция[358], хотя служившая их основой философия оставалась все той же. Клюентис, претор, библиотека которого переполнена копиями сочинений Эпикура, совсем недавно велел выбить на своем вычурном погребальном памятнике, заготовленном впрок, надпись: «Ешь,