Загадка XIV века - Барбара Такман

Официальные обеды воплощали собой все великолепие XIV века, и целью их было желание восхитить, изумить и накормить гостей до отвала. Факелоносцы, словно живые канделябры, стояли возле колонн, их было так много, что в огромном каменном зале «было светло, как днем». Столько кушаний, столько перемен блюд, «что и сказать нельзя» — слишком много для больного почетного гостя. Король заказал четыре перемены по десять пар блюд в каждой, но потом, подумав, убрал одну перемену, чтобы сократить время, которое императору пришлось бы просидеть за столом. За вычетом указанной перемены, гостям предложили тридцать пар блюд. Жареные каплуны и куропатки, седло зайца, мясное и рыбное заливное, пироги с жаворонками, котлетки на мозговой косточке, черный пудинг, колбасы и миноги — всего не перечесть. В перерывах между кушаньями на стол подавали лебедей, павлинов, выпь и «рожденных высоко» цапель; пироги с олениной и мелкими птахами, рыбу речную и морскую с подливкой, цветом своим напоминавшей «персиковые деревья по весне», ржанки с луком-пореем, утку с жареными свиными рубцами, фаршированных поросят, угрей, жареные бобы, а на десерт — фруктовые вафли, груши, засахаренные фрукты, мушмулу, очищенные орехи и вино с пряностями.

Банкет на восемьсот персон, состоявшийся шестого января, был организован великолепно. Столы для людей попроще обслуживали не менее споро и ловко, что и столы высоких особ; на всех столах стояла золотая и серебряная посуда. Венценосные особы и гости самого высокого ранга сидели на возвышении за пятью столами, над которыми раскинулись балдахины из золотой ткани, а мраморный стол, за которым восседали император, король и архиепископ Реймсский, стоял в центре площадки. Столы были накрыты скатертями из расшитой лилиями золотой ткани, гардины на окнах и колонны украшала та же ткань, стены были увешаны гобеленами. Де Куси сидел рядом с герцогом де Бурбоном за столом девятилетнего дофина, дабы «составить ему компанию и защитить от толпы». Юная Мария де Куси находилась среди «великих дам», сопровождавших королеву. В конце вечера, за десертом, поданным после выступления менестрелей, герцог Беррийский и его брат герцог Бургундский поднесли королю и императору вино со специями, но усталый хронист не упомянул, сделали ли они это сидя верхом, как было принято среди благородных рыцарей. В 1365 году, в предыдущий визит императора к графу Савойскому, аристократы, сидя верхом, подавали гостям блюда с едой, поднося их на наконечниках копий со специальными «лопатками». Для такого маневра требовалось иметь сильные запястья.

В ожидании гвоздя празднества все восемьсот гостей направились в зал парламента, где был представлен спектакль — взятие Иерусалима во время первого крестового похода. Эта постановка являлась триумфом сценографии XIV века. От Чосера (история Франклина из «Кентерберийских рассказов») мы знаем, что на пирах в зал обильно напускали воду, по которой, как по озеру, скользили взад и вперед лодки, появлялись грозные львы, распускались на лужайках цветы, со стен свисал виноград, возникал каменный замок, а потом все вдруг исчезало, «так был искусен зрения обман». На пиру, состоявшемся во времена де Куси, некий видам, иначе наместник епископа, Шартрский расписал потолок, уподобив его небесам, и оттуда на машинах, напоминавших облака, блюда спускались и поднимались, когда тарелки пустели. Десерт сопровождал искусственный ветер, на протяжении получаса обрушивавший на гостей душистый дождь и град конфет.

В сказочных спектаклях и мистериях добивались эффекта реальности. С помощью лебедок из гробницы поднимали Христа и возносили его к облакам. Ангелы и дьяволы таинственным образом появлялись из люков. Ад открывал и захлопывал свою чудовищную пасть, из-за кулис с помощью перевернутых цистерн на сцену изливался Ноев потоп; бочки, наполненные камнями, изображали раскаты грома. Когда надо было обезглавить Иоанна Крестителя, актера убирали, а на его место мгновенно выставляли «обезглавленный труп», из якобы отрубленной головы лилась ослиная кровь, и публика визжала от ужаса. Актеры, изображавшие Христа, иногда по три часа висели привязанными к кресту и читали стихи.

Сцена отражала средневековую жизнь полнее любого другого источника. Возникнув из литургических пьес, разыгрываемых перед дверями храма, драма оставила церковь и вышла на улицу; там, на подвижных платформах, ее представляли гильдии или confreries (братства), которые разыгрывали различные сцены. Труппы переезжали из города в город, привлекая все общество — крестьян и буржуа, монахов и студентов, рыцарей и дам; в первом ряду усаживался местный важный сеньор. Глашатаи загодя предупреждали публику о каком-либо важном представлении. Пьесы ставились на религиозные темы, но манера исполнения была светская, рассчитанная на развлечение. Каждая история о Христе и главное чудо — спасение, свершившееся через рождение и смерть Христа, исполнялись на примерах повседневной жизни натуралистично и конкретно, непочтительно, кроваво и вульгарно. Пастухов показывали как людей, крадущих овец; жертву Исаака демонстрировали во всех подробностях; публика с удовольствием смотрела на комическую сцену с Валаамовой ослицей или на Богоматерь верхом на осле, спасающуюся бегством в Египет. Рев актера, накрытого ослиной шкурой, и лепешки, падающие из-под поднятого хвоста животного, вызывали у публики взрывы хохота, несмотря на то, что по сюжету этот осел нес в Иерусалим Иисуса.

Секс и садизм воспроизводились в сцене в изнасиловании Дины, актеры показывали грехи содомитов, обнаженного и пьяного Ноя, изображали старцев, подглядывающих за Сусанной, и Демонстрировали разодранную плоть святых мучеников. Сцена с Нероном, вспарывающим живот своей матери, чтобы посмотреть, откуда он вышел, исполнялась с помощью окровавленных свиных внутренностей от местного мясника. Наслаждение страданиями других — шаденфройде — не являлось в средневековье чем-то необычным, это было воистину темное чувство, своего рода следствие чумы и постоянных неурядиц, что и находило выражение в мрачных сценах мучений на кресте, когда солдаты оплевывали Спасителя человечества.

В тот беспокойный век «Чудо Богородицы» — серия пьес, появившихся во второй половине столетия — несла утешение и веру в Божественное всемогущество. Несчастного человека, бедного или злого, могло утешить чудесное вмешательство Святой Девы. Самая уязвимая фигура в обществе — падшая женщина, соблазненная и брошенная или понапрасну обвиненная в преступлении, становилась обычно главным персонажем пьесы. В одном спектакле молитвы женщины, долго неспособной родить, были наконец услышаны Богоматерью и принесли ей сына; но, утомившись после тяжких родов, она уснула, пока купала младенца. Ребенок захлебнулся, мать обвинили в убийстве младенца и осудили к сожжению на костре. В ответ на мольбы ее мужа с неба спустилась Богоматерь, чтобы его утешить, а грешная мать высказала перед казнью последнюю просьбу — взглянуть на своего ребенка, и младенец ожил в ее руках.

Люди, испытывающие чувство вины, неверные супруги, распутные монахини, беременные аббатисы, прелюбодейки-королевы, родовые муки, жестокие смерти детей — все это присутствовало в сюжетах представлений. Персонажами выступало все человечество — гордые кардиналы и жалкие нищие, судебный пристав, жена мясника, евреи, хозяева постоялого двора, шумные студенты, рыцари, дровосеки, повитухи, деревенские дурачки. Пресвятая Дева была добра к ним и прощала всех, даже мать папы, раздувшуюся от гордости и полагавшую, что она выше Богоматери. После соответствующего наказания она тоже обретала благодать.