Кольцо великого магистра - Константин Бадигин

На следующий день ганзейские купцы весело позванивали серебром в кошельках. Селедку они продали с выгодой и готовились ехать в Познань. Осенью в этом городе можно было купить по дешевке воск и грубое польское сукно и с большим барышом продать его в прусских землях.

Торунские горожане отговаривали ганзейцев ехать в Познань.

— Вся Польша в огне междоусобной войны, там не действуют справедливые законы, а свирепствует право сильного, — пугали они. — Только в городах, где живут немцы, вы можете найти защиту. Ходят слухи, что из Венгрии приехала королевна Ядвига и, может быть, она наведет порядок в Польше.

Но ганзейские купцы не испугались, их толкала вперед неутомимая жажда наживы.

— Наши охранные грамоты висят на поясах, — хвалились они, показывая на мечи.

На третий день гостеприимный город Торун открыл купцам свои ворота на Познань. С восходом солнца небольшой отряд, состоящий из двух десятков всадников и четырех груженых подвод, выехал за крепостные стены.

Позади всех на коротконогой лошадке трусил Стардо. В левой руке он держал поводья не только своей лошади, но и запасного коня, скакавшего рядом.

Серый конь Андрейши шел бок о бок с белой лошадкой Людмилы. Влюбленные весело разговаривали, на душе у них было светло и радостно. Они думали, что все несчастья остались за спиной, в стране железных рыцарей.

К вечеру по обочинам дороги стала встречаться лошадиная падаль, над ней с карканьем кружило многочисленное воронье.

Кони с испугом шарахались от мертвечины.

Дорога шла среди небольших сосновых лесочков и полей; она была похуже тех, что строили для орденского государства порабощенные пруссы. Мосты были ветхие и едва держали всадников. Часто встречались рытвины и ухабы, опасные для повозок. Сосновые лесочки то взбирались на песчаные холмы, то снова уходили в ложбинки.

Андрейша видел на пашнях гниющую рожь, втоптанную в землю, поломанные изгороди. От деревень остались одни очаги, сложенные из дикого камня, серый пепел да головешки. И оружие валялось у дороги: проколотые и ржавые латы, стрелы без наконечников или без оперения, порубленные шлемы, сломанные мечи.

Неподалеку от полуразрушенного костела ганзейцы увидели большой, грубо сколоченный деревянный крест. Он стоял на возвышенном месте и хорошо был виден. Все сразу заметили голого человека, распятого на кресте ногами кверху. Его льняные волосы, испачканные грязью и кровью, свисали до земли.

Купцы остановились. Людовик Шлефендорф подъехал к кресту и увидел дощечку с надписью.

— «Он назвал богородицу раскрашенной деревяшкой, — читал старик, тряся щеками, — и возводил хулу на святую римскую церковь». Инквизиция… — со страхом сказал купец, стараясь не смотреть на ржавую лужицу у подножия креста.

Купцы долго ехали, не говоря ни слова. Только грязь звучно хлюпала под ногами лошадей. Миновали еще одну разрушенную деревеньку.

У развилки дорог Андрейша заметил еще одно распятие. Краска на нем давно вылиняла, дожди размыли страдальческое лицо Христа. Отсюда дорога забирала круто в гору и снова начинался лесок.

Купцы решили дать отдых лошадям и пообедать. Завтракали сегодня рано, еще до восхода солнца, и голод давал себя чувствовать. Они съехали с дороги, выбрали под кустом местечко посуше и расположились на привал.

Слуги разожгли костры, нарезали ивовых прутьев и стали жарить на них куски сочной баранины.

Над головами шумели вершинами сосны, пахло лесной прелью и вкусным дымком подгоревшего мяса.

Едва успели путники утолить голод, как на дороге показался военный отряд. Впереди ехал вельможный пан с большими усами, в камзоле красного бархата, увешанный оружием. Два оруженосца везли его герб — серебряный шлем на красном поле. За паном рысили в боевых доспехах рыцари помельче и гербовые братья.

Шляхтичи были вооружены и одеты по-всякому: кто в богатых одеждах, а кто в бараньем полушубке, напяленном на голое тело.

За шляхтой двигались подневольные крестьяне, полуодетые и босые, вооруженные чем попало. У кого пика, у кого меч, а у иных простые косы и ножи, привязанные к палкам. Крестьяне были без штанов, в одной рубахе чуть выше колен. Сверху на плечи наброшены сермяжные накидки, у некоторых рубахи лоснились от употребления, словно их натерли воском.

Босые крестьяне с косами и рогатинами бежали, ухватившись за стремена всадников и за лошадиные хвосты.

Когда отряд проезжал мимо, Людовик Шлефендорф вышел на дорогу и вежливо спросил у вельможного пана, куда он торопится.

— Защищать крепость и город во имя божье, — ответил пан, свирепо выкатив глаза. — Торопитесь и вы, панове, а не то венгры и кошубы позабавятся вашими головами.

Конь под паном поигрывал и бил копытом.

— А разве опять кошубы появились в Польше? — осторожно спросил купец.

— Да уж появились, если говорю. Торопитесь, — повторил поляк, — враг близко, а как мы въедем — закроют городские ворота. — И он пришпорил лошадь.

— На этой земле странные порядки: не знаешь, будешь ли ты жить завтра или нет, — тряся толстыми щеками, сказал Людовик Шлефендорф. — Пожалуй, надо послушаться пана.

Внушительный вид рыцаря и его властный голос произвели на него впечатление.

Через два часа купцы въехали в город. За ними закрыли ворота на осадные запоры.

Вскоре с городских башен увидели вражескую конницу. Венгры неслись галопом и, словно шумливый поток, в половодье, окружили городские стены.

Горожане-немцы толпами подходили к ратуше и громогласно требовали сдать город.

— Мы не хотим вмешиваться в братоубийственную войну, — кричали они, — не хотим терять свою жизнь и имущество! Венгры разграбят город, но оставят нам жизнь. Да и не всё разграбят, кое-что останется.

Андрейша слушал и удивлялся.

«Открыть врагу ворота, — думал он, — значит предать защитников крепости… Лучше сжечь город. Тогда врагу не достанется ни мяса, ни хлеба, ни другого пропитания. И укрыться негде будет от непогоды».

Кастелян замка, доблестный рыцарь из рода наленчей, обещал повесить за ноги всех городских советников, если они посмеют открыть ворота. Для острастки обезглавил одного смутьяна, и у ратуши появилась его окровавленная голова на пике. Городской совет единогласно решил защищать город.

Противник дважды ходил на приступ и во множестве бросал зажигательные ядра. Защитники города — польские воины и кучка мещан-ремесленников — отбили врага с большим для себя уроном. Зажигательные ядра подожгли несколько домов, и в городе начались пожары.

Андрейша решил помогать полякам. Ганзейские купцы стали смеяться и назвали его глупцом. Людмила обняла юношу, заплакала и стала уговаривать не ходить на стены.

— Что со мной будет, если тебя убьют? — говорила она, стараясь унять слезы. — Ты один у меня остался в чужом краю, подумай, любимый.