Далекие Шатры - Мэри Маргарет Кей

Аш досадливо хмыкнул и спросил, как, по мнению Мулраджа, «они» – кто бы «они» ни были – могли предвидеть, что лошадь понесет. Именно из-за этого все и случилось, а ведь предсказать такое невозможно.

Мулрадж со вздохом поднялся на ноги и встал над Ашем, засунув ладони под ремень. Его лицо внезапно помрачнело. Он тихо сказал:

– Вы ошибаетесь: это тоже было подстроено. Я все никак не мог понять, почему вдруг лошадь понесла, ведь Джоти всегда привставал на стременах и громко кричал, когда запускал сокола, и Булбул привык к этому. Однако мы оба видели, что лошадь взвилась на дыбы и рванулась вперед, словно в нее попала пуля. Вы помните?

Аш кивнул и от острой боли, вызванной неосторожным движением, ответил резче, чем намеревался:

– Помню. И помню также, что в пределах видимости никого не было и мы не слышали никакого выстрела. А вы, как назойливая пчела…

Он осекся, внезапно вспомнив, что именно заставило его отправиться на поиски собственного коня, когда он увидел, что Джоти уезжает один. Это был рассказ Махду о смерти старого раджи на соколиной охоте и брошенный искоса многозначительный взгляд старика после слов: «Все решили, что лошадь ужалила пчела».

Похоже, Мулрадж понял ход его мыслей. Он сухо произнес:

– Вижу, вы тоже слышали эту историю. Я даже не исключаю, что она правдива, – кто знает? Но на этот раз я решил удостовериться, а потому, вытащив вас из-под вашего коня и убедившись, что вы живы, я не поехал за помощью сам, а отправил Джоти. Это был риск, не стану отрицать, но риск самый малый, ведь он поехал на моей Дулхан, а вы сами знаете: такая лошадь, как она, одна на десять тысяч, и даже несмышленому младенцу не грозила бы с ней никакая опасность. Когда мальчик уехал, я отправился на поиски упавшего седла…

– Продолжайте, – коротко сказал Аш, когда Мулрадж умолк и оглянулся через плечо, словно прислушиваясь. – Это всего лишь Махду, а он с такого расстояния ничего не услышит и непременно кашлянет, если кто-нибудь приблизится.

Мулрадж кивнул с удовлетворенным видом, но продолжил свой рассказ приглушенным голосом, не разносящимся за пределы палатки:

– На сей раз это была не пчела, а двойной шип кикара, который мальчик вогнал в спину коню, когда плюхнулся в седло после того, как запустил сокола. Шип был хитро спрятан в подкладке таким образом, что опускался все ниже и ниже с каждым движением всадника и под конец вонзился в плоть животного. Позже, когда вы встанете на ноги, я покажу вам, как это делается. Старый прием, и очень коварный, потому что никто не может поклясться, что шип не попал туда случайно. Разве все мы время от времени не выдергиваем такие шипы из одежды, одеял и чепраков? И все же я готов поспорить, поставив свою кобылу против осла какого-нибудь дхоби, что шип оказался там не случайно. Либо шип, либо лопнувшая подпруга, но не одно и другое разом.

В палатке наступила продолжительная тишина, нарушаемая лишь жужжанием мух, а когда Аш заговорил, в голосе его уже не слышалось скептических ноток.

– И что вы предприняли в связи с этим?

– Ничего, – отрывисто ответил Мулрадж. – Разве только постарался бдительно следить за мальчиком, что довольно сложно: он постоянно окружен своими людьми, в число которых я не вхожу. Я оставил седло там, где нашел, и никому не упомянул о шипе, ведь я запросто мог не заметить его. Что же касается подпруги, лопнувшей на глазах у нас с вами, то по возвращении в лагерь я поднял из-за нее страшный шум, честя саисов на все лады и угрожая им увольнением. Не поступи я так, кое-кто задался бы вопросом, почему я храню молчание, а этого мне совсем не нужно.

– Так вы что, никому не рассказали? – недоверчиво спросил Аш.

– А кому рассказывать-то? Откуда мне знать, сколько всего человек – и кто именно – замешаны в этом деле? Или по какой причине? Сахиб, вы не знаете Каридкота и ничего не ведаете об интригах, заполняющих дворец, точно полчища летающих муравьев в сезон дождей. Даже здесь, в лагере, от них нет спасения. Я не собирался заводить с вами этот разговор, пока вы не оправитесь полностью, ибо больному человеку вредно волноваться. Но теперь я рад, что все рассказал вам: одна голова – хорошо, а две – лучше, и мы с вами сумеем найти способ оградить мальчика от врагов.

В тот день они не смогли продолжить разговор. В палатке появились Кака-джи и Гобинд, который заявил, что у больного, похоже, жар, и запретил пускать к нему посетителей до завтрашнего утра. Остаток дня и вечер, а также добрую половину ночи Аш провел в тревожных раздумьях о проблемах, связанных с Джоти. Это, по крайней мере, отвлекло его от мыслей о Джали, хотя и не улучшило ни самочувствия, ни расположения духа. Быть прикованным к постели в такое время было просто невыносимо, и Аш решил поощрить Джоти к возможно более частым и долгим визитам. И выполнил это решение, невзирая на протесты Гобинда, Махду и Кака-джи.

– У всех нас серьезные неприятности из-за вас, – между прочим заметил Джоти.

– Мне очень жаль, ваше высочество, – пробормотал Аш и, сложив ладони в шутливом самоуничижительном жесте, кротко добавил, что изо всех сил старается выздороветь и, если повезет, будет на ногах уже через несколько дней.

– О, я имел в виду другое, – сказал Джоти. – Я говорил о жрецах.

– О жрецах? – недоуменно переспросил Аш.

– Ну да. Они страшно сердятся на моих сестер. И на меня, и на Мулраджа тоже, но больше всего – на моего дядю. А знаете почему? Они проведали, что, когда мы принимали вас в палатке для дурбаров, вы иногда сидели на одном ковре с нами, а когда мы предлагали вам угоститься фруктами, сластями и всем прочим, то ели вместе с вами, а не просто делали вид, будто едим. Жрецам это не понравилось – они ужасно строгие, знаете ли, – и они подняли ужасный шум.

– Вот как? – Аш нахмурился. – Да… наверное, мне следовало подумать об этом. Значит ли это, что меня больше не будут приглашать в палатку для дурбаров?

– О нет, – беспечно сказал Джоти. – Когда жрецы выразили свое недовольство моему дяде, он разозлился еще сильнее, чем они, и велел им не забывать, что вы спасли нас от великого позора и несчастья, ведь всем нам крепко не поздоровилось бы, если бы Шу-Шу утонула, а еще он сказал, что в любом случае берет всю ответственность на себя. На это им было нечего сказать, поскольку они знают, что он очень благочестивый и каждый день проводит по нескольку часов за пуджей, и подает милостыню нищим, и приносит богатые дары храмам. Кроме того, он брат нашего отца. Я тоже ужасно разозлился – на Биджурама.

– Почему?

– Он засыпал меня вопросами о том, чем мы занимались во время ваших визитов, а когда я рассказал, он отправился прямиком к жрецам и доложил обо всем. Он сказал, что просто хотел защитить меня: мол, он боялся, что Нанду прознает об этом и всем разболтает, чтобы меня опозорить, и тогда все станут сердиться на меня за столь недопустимое поведение. Как будто мне важно мнение Нанду или базарного люда! Биджурам вечно лезет не в свои дела. Ведет себя так, словно он моя нянька, а мне этого совсем не надо… О, вот и мой дядя пришел проведать вас. Салам, Кака-джи.