Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни

Экономка внесла чайник, расставила на стеклянном столике чашки и безмолвно удалилась.

– Поверьте, я знаю свое место, – спокойно сказал Кало.

Мягкий свет просачивался сквозь задернутые шторы, в нем плясали золотые пылинки.

– Прежде чем я уеду, – вновь начал Филип, – нам следует обсудить финансовый вопрос.

– Не понимаю, – Кало вопросительно взглянул на него, наливая себе чай.

– Я хотел бы знать, какое жалованье платил вам мой тесть, – грубо выложил Филип. – Просто хочу знать, хватает ли вам ваших заработков.

Неумело орудуя серебряными щипчиками, Кало взял из сахарницы кусочек сахару и, едва не промахнувшись, опустил его себе в чашку.

– Опыта не хватает, – виновато улыбнулся он.

– Вы не ответили на мой вопрос, – холодно заметил Филип тоном человека, не привыкшего повторять дважды.

– Я что-то не совсем понял, – не без насмешки ушел от ответа сицилиец.

– Я спросил, какое жалованье вы получаете, – рассердился Филип.

Бруно благоразумно присоединился к Мэри-Джейн в разглядывании и обсуждении картинок и заголовков иллюстрированного еженедельника.

– Я никогда не получал жалованья, синьор Брайан, – ответил Кало, демонстрируя уступчивость и учтивость сильного.

Филип ощутил прилив досады, но подавил его усилием воли.

– Как же вы жили? – осведомился он, не сомневаясь, что на сей раз сумел поставить противника в затруднительное положение.

– Я жил как член семьи, – отвечал Кало с обезоруживающей простотой. – Вы платили бы жалованье родному сыну?

– Не припоминаю, чтобы вы носили фамилию Сайева. – Филип упорно загонял себя в темный туннель, из которого невозможно было выбраться без потерь.

– Для меня это было бы слишком большой честью. – Под мальчишеской улыбкой Кало проступил угрюмый оскал мастифа. – Но если хотите продолжать допрос – воля ваша.

Филип нервно выудил сигарету из пачки и был вынужден несколько раз щелкнуть зажигалкой, прежде чем вспыхнул огонек.

– Могу я узнать, на какие средства вы существовали до сегодняшнего дня? – Он был органически не способен представить себе какие-то иные жизненные устои, отличные от тех, которым следовал сам.

Кало с видом знатока отпил глоток чаю.

– Я просто брал то, что мне было нужно. – Он безмятежно взглянул на американца, который от волнения судорожно затягивался тающей на глазах сигаретой. – И поверьте мне, синьор Брайан, я довольствуюсь малым.

– Раз уж вы отвечаете за моего сына, – упорствовал Филип с ожесточением побежденного, не желающего признать превосходство противника, – я настаиваю, чтобы вы получали за это соответствующее вознаграждение.

– Этого права я не могу у вас отнять, – Кало сделал вид, что сдается. – Но не просите меня помочь вам в установлении суммы. Я не слишком сведущ в экономических вопросах.

– Давайте договоримся следующим образом, синьор Коста. – Филип говорил так, будто именно он вел в счете. – Тридцатого числа каждого месяца вы будете получать чек от моего адвоката в Италии.

Кало кивнул со своей открытой и насмешливой мальчишеской улыбкой. Он считал излишним уточнять, что ежемесячный чек будет неукоснительно переводиться на счет Бруно, как уже было сделано со всем имуществом, оставленным ему бароном. Старик доверил своему любимцу эвкалиптовый лес, серные разработки, бумажную фабрику и ценные бумаги с тем, чтобы он распоряжался ими в интересах внука, а также палаццо, имение в Пьяцца-Армерине и виллу Сан-Лоренцо.

Бруно вполголоса рассказывал Мэри-Джейн о том, что барон назначил Кало его опекуном, а следовательно, и попечителем всего семейного состояния.

– Ну что ж, видимо, я могу сказать, что мой сын в хороших руках, – вынужден был признать Филип в виде максимальной уступки этому пещерному дикарю, взявшему на себя роль сторожевого пса.

– Я тоже так считаю, – скромно согласился Кало.

Наслушавшись признаний Бруно, Мэри-Джейн преодолела свою природную сдержанность и решила вмешаться. Она дружески улыбнулась Кало:

– Вы действительно очень милы, мистер Коста. Я рада была с вами познакомиться.

Сицилиец поклонился, подражая манере старого барона. Результат оказался плачевным, однако его простодушие искупало нехватку светского лоска.

– Вы отдохнули, синьорина? – Кало старался быть галантным, но и в этой попытке сквозила лишь его безыскусная доброта.

Приглядевшись к нему получше, Мэри-Джейн подумала, что любая женщина была бы счастлива иметь рядом такого мужчину, готового любить и защищать ее. Она поняла, какие чувства должна была испытывать Аннализа, и мысленно оправдала ее.

– Я готова ехать, – сказала она, глядя на него своим чистым и нежным взглядом. – Теперь я знаю, что сын Филипа… что наш сын в отличных руках.

Бруно подошел к Кало и что-то прошептал ему на ухо. Великан кивнул, вынул ключ из кармана куртки и протянул его мальчику.

– Подожди еще минутку, Мэри-Джейн! – воскликнул Бруно. – Я должен тебе кое-что передать.

Он бегом бросился вон из комнаты, но вскоре вернулся, отдал ключ Кало и протянул ей зеленый замшевый футлярчик.

– Это тебе, Мэри-Джейн.

Она открыла футляр и обнаружила прекраснейший в мире сапфир, хорошо ей знакомый, уже однажды побывавший у нее на пальце и так жестоко отнятый.

– Почему ты мне даришь это кольцо, Бруно? – растроганно спросила она, и губы у нее задрожали.

– Это мамино кольцо, – сказал Бруно, – но оно должно принадлежать жене Филипа Брайана. Оно твое, Мэри-Джейн. Я не смогу приехать на вашу свадьбу, но мне очень хочется, чтобы ты приняла от меня этот свадебный подарок.

Мэри-Джейн наклонилась и поцеловала мальчика.

– Спасибо, Бруно, – еле выговорил Филип, бледнея от избытка чувств.

Так благодаря его сыну фамильная драгоценность Брайанов вернулась в русло священной семейной традиции.

Светлая улыбка Люсиллы рождала в душе у Бруно неизъяснимое и неведомое ему ранее томление, будоражила кровь и заставляла беспрестанно краснеть. Из скрытых динамиков доносилась наивная мелодия «Романтики», признанной песней года на фестивале в Сан-Ремо. На постели лежал журнал с фотографией английской принцессы Маргарет и Армстронга Джонса, заснятых во время свадебного путешествия после состоявшегося в мае венчания.

Люсилла кокетливо взглянула на него. Она была похожа на Брижит Бардо, знала об этом и гордилась сходством.

– Ты стал совсем взрослым, – заметила она с восхищением. – Настоящий мужчина.

Бруно опустил глаза, Люсилла, подтянувшись, села в постели и ласково погладила его по щеке. Пальцы у нее были длинные, точеные, все в кольцах.