Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение - Ивлин Во

за такое в «Эксцессе» не похвалят… опять же деньги… — И он побежал в палатку связи — одно из удобств, предусмотренных устроителями гонок, — диктовать длинную корреспонденцию о несчастье, постигшем мисс Рансибл.

Адам пошел с ним и отправил Нине телеграмму: «Пьяный майор в буфете не фикция тридцать пять тысяч поженимся завтра все чудесно Агата пропала целую Адам».

— Как будто все ясно, — сказал он.

Потом они пошли в санитарную палатку — тоже одно из удобств, предусмотренных организаторами, — навестить приятеля Майлза. Он жаловался на боль в плече и тревожился за свою машину.

— Какая бессердечность, — сказал Адам. — По-моему, ему бы следовало тревожиться за Агату.

— Автомобилисты вообще бессердечные, — сказал Майлз со вздохом.

В палатку внесли на носилках капитана Марино. Когда его проносили мимо приятеля Майлза, он с громким стоном повернулся на бок и плюнул ему в лицо. Еще он плюнул в лицо врачу, который делал ему перевязку, и укусил одну из сестер.

В санитарной палатке сложилось мнение, что капитан Марино — не джентльмен.

Арчи выяснил, что до конца гонок уехать невозможно, а гонки продлятся еще не меньше двух часов. Машины всё носились и носились по кругу. Время от времени бойскауты наклеивали против какого-нибудь номера большую красную букву В[46], тем отмечая очередную жертву неполадок в моторе, столкновения или Чертова поворота. По гребню холма к дверям палатки-столовой тянулась длинная очередь. И пошел дождь.

Ничего не оставалось, как снова идти в бар.

Последняя машина финишировала уже в сумерках. Победителю вручили серебряный позолоченный приз. Репродуктор передал «Боже, храни короля» и бодрым голосом распрощался с публикой. Стоявшим в очереди перед столовой вежливо сообщили, что обедов больше не отпускают. Буфетчицы в баре затянули: «Стаканы, леди и джентльмены, просим сдавать стаканы». Санитарные машины в последний раз пустились по трассе — подбирать уцелевших. Только тогда Адам, Майлз и Арчи Шверт пошли разыскивать свою машину.

На обратном пути стемнело. До города ехали час. Адам, Майлз и Арчи Шверт почти не разговаривали. Опьянение их достигло той второй стадии, красочно описанной во всех брошюрах о вреде пьянства, когда мимолетная иллюзия довольства и душевного подъема сменяется меланхолией, расстройством желудка и моральным распадом. Адам пытался сосредоточить мысли на своем внезапном обогащении, но они, казалось, не способны были держаться на столь высоком уровне и всякий раз, как он подтягивал их вверх, бессильно соскальзывали обратно, к его жалкому физическому самочувствию.

Ленивый поток машин, в котором они двигались, вынес их наконец в центр города, к неярко освещенному фасаду отеля «Империал». У его вращающихся дверей крутился бурный водоворот энтузиастов автомобильного спорта.

— Я просто падаю от голода, — сказал Майлз. — Давайте сначала поедим, а потом уж займемся Агатой.

Но управляющий «Империала», игнорируя и превосходство сил противника, и необходимость, мужественно отстаивал нерушимый режим британских отелей. Чай, объяснил он, подается ежедневно в Пальмовом саду от четырех до шести часов, по четвергам и субботам играет оркестр. Табльдот — в ресторане от половины восьмого до девяти. Во втором зале в эти же часы можно пообедать à la carte. Сейчас двадцать минут седьмого. Если джентльменам угодно вернуться через час и десять минут, он сделает для них все, что в его силах, но резервировать для них столик не берется. Публики сегодня особенно много, объяснил он, — вблизи города проходили автомобильные гонки.

Портье оказался более отзывчивым, он сказал, что немного дальше по Главной улице, рядом с кинематографом, есть кафе под названием «Королевское». Однако он, видимо, давал те же сведения всем, кто к нему обращался, — «Королевское кафе» было полно до краев. Все сердились и ворчали, но столики доставались только самым язвительным и надменным, а еда — самым скандальным и грубым. После этого Адам, Майлз и Арчи Шверт попытали счастья еще в двух кафе (одно из них содержали дамы-благотворительницы, и называлось оно «Честный индеец»), в рабочей столовой и в лавчонке, где торговали жареной рыбой. В конце концов они купили в кооперативной лавке пакет печенья «Смесь» и разъели его в угрюмом молчании в Пальмовом саду «Империала».

Шел уже восьмой час, когда Адам вспомнил о свидании в американском баре. Здесь тоже, разумеется, была давка. Сюда заглядывали и гонщики — розовые после ванны, в смокингах и белых крахмальных рубашках, каждый со своей свитой поклонников. Адам протолкался к стойке.

— Вы тут не видели пьяного майора? — спросил он.

— Еще чего, — фыркнула буфетчица. — А и увидела бы, так не стала бы обслуживать. В моем баре таким не место. Выдумали тоже!

— Сейчас-то он, может быть, не пьяный. Но скажите, вы здесь не видели такого толстого краснолицего мужчину с моноклем и усы подкручены вверх?

— Был тут недавно такой. Он что, ваш приятель?

— Мне необходимо с ним повидаться.

— Так я вам вот что скажу — вы приглядывайте за ним получше и больше его сюда не водите. Что он тут только вытворял — страшное дело. Два стакана разбил, к посетителям цеплялся. В руке у него было три, не то четыре фунтовые бумажки. Он все махал ими и приговаривал: «Каков анекдот? Я нынче встретил одного остолопа. Я ему должен тридцать пять тысяч, а он меня ссудил пятеркой». Ну разве можно так говорить при посторонних, а? Он минут десять как ушел. Я рада-радешенька была, что наконец убрался, честное слово.

— Он в самом деле так сказал — что встретил одного остолопа?

— Сто раз повторил, пока здесь околачивался, даже надоело.

Но Адам, едва выйдя из бара, увидел майора, появившегося из мужской уборной. Он шел не спеша и смотрел на Адама пустым, остекленелым взглядом.

— Эй! — крикнул Адам. — Эй!

— Здравия желаю, — холодно отозвался пьяный майор.

— Ну как? — сказал Адам. — Относительно моих тридцати пяти тысяч?

Пьяный майор остановился и поправил монокль.

— Тридцать пять тысяч и пять фунтов, — сказал он. — Что именно вас интересует?

— Ну хотя бы где они?

— Место надежное. Английское Объединение Национальных и Провинциальных банков. Компания безупречно честная и платежеспособная. Я бы им и больше доверил, если б имел. Я бы им миллион доверил, клянусь честью. Понимаете, любезный, одна из этих старых почтенных фирм. Теперь таких не делают. Этому банку я бы доверил жену и детей… Вы не думайте, дорогой, что я вложил ваши деньги куда попало… Пора бы вам меня знать…

— Ну конечно, конечно. Вы страшно добры, что так о них позаботились… и вы обещали сегодня вечером дать мне чек. Неужели не помните?

Пьяный майор поглядел на него хитрым взглядом.

— Э-э, — сказал он, — это вопрос другой. Кому-то