Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости - Марта Нуссбаум

была одной из множества риторических попыток с его стороны создать дух гражданской дружбы и совместной работы, убедить обездоленных в том, что нация поддержит их устремления, и попытаться убедить привилегированных в том, что узкие эгоистичные интересы – это не по-американски.

Ганди и поведение лидеров

В Индии 1930-х и 1940-х годов наблюдалось поразительное неравенство – образовательное, культурное, политическое, физическое. Неравенство до сих пор существует, хотя разрыв и сократился. Но в те времена, в отличие от нашей эпохи, жизнь подавляющего большинства индийцев была совершенно невидима для местной элиты, которая вела замкнутое существование. Нередко, ведущие вполне западный образ жизни, они встречались с представителями других классов, только когда общались со своей прислугой. Несмотря на то что сами индийцы подвергались расовой дискриминации со стороны британцев, их общество было глубоко иерархичным, основанным на квазифеодальной системе землевладения. Такое общество вряд ли могло бы стать успешной демократией без формирования чувства общей цели, которое пересекало бы границы касты, региона, религии и особенно экономического класса, тем самым развеивая классовую враждебность. Но как могло возникнуть ощущение общей участи, когда сами тела людей были совершенно разными (различия в питании, влияющие на рост, и образ жизни в помещении или на открытом воздухе, влияющий на цвет кожи) и когда образ жизни был настолько совершенно иным (высшие касты избегали физического труда любого рода, низшие касты и классы более или менее полностью исключались из сферы образования и социальной мобильности)? Негодование, пожалуй, и можно было бы удовлетворить с помощью мудро выбранных институтов и законов, которые гарантировали бы всем их законные права, но зависть, словно раковая опухоль, осталась бы, пуская метастазы в общие усилия. Тот факт, что Индия сегодня является весьма успешной демократией – не без серьезных проблем, но и не раздираемая классовой борьбой и не будучи потерпевшим полный крах государством, как Пакистан, – во многом обязан тому, как Ганди решил проблему зависти, убедив элиту вести простой образ жизни и объединять усилия с рабочими и крестьянами. Это далеко не случайность, а глубокая дань уважения Ганди, что Неру озаглавил одну из своих самых важных книг (написанную в британской тюрьме) «Открытие Индии». Для кашмирского брахмана, кем и являлся Неру, его собственная (будущая) нация была неизведанной территорией как в историческом, так и в человеческом плане, и с тех пор его карьера была путешествием в поисках интеллектуальных и психологических открытий.

Решение Ганди путешествовать по многим сельским районам Индии и принимать непосредственное участие в удовлетворении требований крестьян не было единичным случаем. Рабиндранат Тагор и другие прогрессивные землевладельцы давно проявляли живой интерес к развитию сельских районов, и у школы Тагора в Шантиникетане был связанный проект по развитию сельских районов в соседнем Шриникетане. Однако уникально было то, как Ганди настаивал на изменениях в поведении и добился их, тем самым сблизив элиту с подавляющим большинством будущих граждан Индии. Уже в 1917 году, помогая бастующим крестьянам в Чампаране, штат Бихар, он сформировал группу поддержки из бихарских адвокатов, но настаивал на том, что они должны отказаться от кастовых правил и питаться на общей кухне. Поскольку все они занимались «добровольным служением», говорил он, есть отдельно не имело смысла[553].

Это стало его стратегией повсюду. Его моральный авторитет и его собственный пример изменений во внешности в сторону все большей и большей простоты побудили наиболее влиятельных последователей Ганди подражать его жертвенному отказу от статуса, но видеть в этом не жертву, а добродетель. Мотилал Неру был одним из самых элегантных мужчин в Индии, одетых в изысканном британском стиле. Его сын Джавахарлал описывает себя как человека, который, будучи в Кембридже, во взглядах и образе жизни придерживался гедонизма киренаиков в манере Оскара Уайльда и Уолтера Патера[554]. Однако после того, как отец и сын присоединились к движению Ганди, они полностью изменили свой стиль в одежде, надев домотканку и простой головной убор, который стал отличительной чертой политиков Конгресса. Они также изменили свой образ жизни, тесно сотрудничая с сельскими крестьянами. «Изменился весь облик Конгресса», – пишет Неру. «Никто не носил европейскую одежду, все отдали предпочтение кхади»[555]. Во время долгих периодов заключения Неру часто сидел за прялкой. Позже, организовывая свадьбу своей дочери Индиры, он убедил ее надеть домотканое сари – очень важный жест, учитывая пышность свадебных торжеств, традиционно проводимых в Индии[556].

Решающим моментом в карьере Неру (который, казалось, привел к изменению «самой сути его понимания Индии и значения политики», как выразилась его биограф Джудит Браун) был его опыт крестьянской борьбы в 1920 году, в ходе которой он работал бок о бок с крестьянами и пришел к пониманию их образа жизни и мыслей[557]. Теперь он смотрел на Индию с позиции «мужчин и женщин, которые столкнули его со своей бедностью и надеждой… Небрежный, интеллектуальный, салонный социализм, который увлекал его в Кембридже, не мог идти в сравнение с этими живыми примерами»[558]. В «Автобиографии» Неру пишет, что слушал «бесчисленные рассказы крестьян о несчастьях… и испытывал невероятные стыд и печаль, стыд за свою собственную спокойную и комфортную жизнь… печаль за ухудшающееся положение и крайнюю бедность Индии»[559]. Он начал говорить с ними как с личностями, вместо того чтобы оставаться в позе отстраненного оратора[560].

По многим вопросам у Неру и Ганди были глубокие разногласия, в частности по поводу бедности и аскетизма. «Лично мне, – пишет Неру, – не нравится восхваление бедности и страданий. Я не думаю, что они являются желанными, от них следует отказаться… Я понимаю и ценю простоту, равенство и самообладание, но не умерщвление плоти. И ни в малейшей степени не ценю я идеализации „простой крестьянской жизни“. Я испытываю перед ней ужас, и вместо того, чтобы подчиниться ей, я хочу избавить от нее даже крестьян, но не в смысле урбанизации, а в смысле распространения городских культурных объектов в сельских районах»[561]. Эта привлекательная приземленная человечность (совершенно правильная!) приносит облегчение после суровой святости Ганди – однако сама по себе не смогла бы сделать Неру хорошим лидером для Индии. Учитывая его культурное происхождение, он не пришел бы к духу «простоты, равенства и самообладания» без почти диктаторского примера Ганди. Именно у Ганди он научился простоте в одежде и поведении, прямоте языка и стиля. Он даже перенял у него привычку говорить на хинди, чтобы крестьяне могли общаться с ним напрямую[562]. И то, как он описывает силу характера Ганди, не оставляет сомнений в сверхъестественной способности этого человека вдохновлять на личные перемены:

Он отлично говорил в своем лучшем властном духе. Он был скромным, но одновременно четким и твердым, словно алмаз, приятным и мягким в общении, но непреклонным и ужасно серьезным. Его глаза были мягкими и глубокими, но они светились бешеной энергией и решимостью. Это будет великая борьба, сказал он, с очень могущественным противником. Если вы хотите вступить в нее, вы должны быть готовыми потерять все, и вы должны подчинить себя строжайшему ненасилию и дисциплине. … [Д]о тех пор, пока вы решаете оставить меня своим лидером, вы должны принять мои условия, вы должны принять диктатуру и дисциплину военного положения. Но эта диктатура всегда будет зависеть от вашей доброй воли, вашего согласия и вашего сотрудничества. Когда же я надоем вам – вышвырните меня вон, растопчите меня, я не буду жаловаться.

Он сказал что-то в этом роде, и военные аналогии и непреклонная серьезность этого человека заставили плоть большинства его слушателей покрыться мурашками[563].

В этом отрывке раскрываются сильное очарование и даже страстная любовь, которыми Ганди вдохновил не только Неру, но и многих других. Для Неру с его здравым смыслом, его принятием телесной страсти и реалистичным пониманием людей и жизни – Ганди казался странным и удивительным, временами почти отталкивающим своей жесткой непреклонностью. И все же Неру очаровывало то, как эта дисциплина была связана с высокими целями, которые они разделяли с Ганди, а непреклонность – с замечательной силой чуткого понимания. Это понимание заставляло всех меняться, потому что оно включало способность к созданию самых