Ради Елены - Элизабет Джордж

— Уехал?

— Да.

— В колледж?

— Не имею понятия. Вроде только что разговаривал со мной. А потом, смотрю, уехал. Шатается, наверное, где-то в тумане и пытается решить, что делать дальше. Вы меня понимаете. Моральный долг против одолевающей похоти. Энтони всегда страдает от этого противоречия. Но, как правило, побеждает похоть.

Линли промолчал. Не нужно обладать особым умом, чтобы догадаться, какие чувства спрятались за этими словами Глин. Злоба, ненависть, горечь, зависть. Глин изо всех сил держится за них, чтобы не погрузиться во всепоглощающее горе.

Глин поставила тарелку на плетеный столик. Посуда после завтрака так и не была убрана. На полу вокруг валялись крошки жареного хлеба, и Глин наступала прямо ла них, то ли по рассеянности, то ли по безразличию. Глин поставила тарелки одну на другую, не обращая внимания на прилипшую к ним еду. Вместо того чтобы вынести их на кухню, она просто подвинула посуду на край стола и даже не подняла грязный нож и чайную ложку, которые упали при этом на крахмальную подушку с цветами на одном из кресел.

— Энтони уже все известно, — сказала Глин, — вам, я полагаю, тоже. Вы ведь за этим пришли? Вы ее сегодня арестуете?

Глин присела. Кресло из ивовых прутьев заскрипело под ее тяжестью. Она взяла сэндвич и смачно откусила, пережевывая с наслаждением, источником которого явно была не еда.

— Вы знаете, куда поехала Джастин, миссис Уивер? — спросил Линли.

Глин порылась в кучке чипсов.

— В какой момент вы производите арест? Меня всегда занимал этот вопрос. Вам необходимы свидетели? Орудие убийства? Вам наверняка нужно представить что-то прокурору. В вашем расследовании все должно сходиться.

— Джастин поехала на встречу?

Глин вытерла руки о юбку и начала чистить ногти.

— Говорит, по текстофону звонили в воскресенье вечером. Утром в понедельник на пробежку она пошла без собаки. Она знала точно, как, где, в какое время встретится с Еленой. Плюс ненавидела мою дочь и желала ей смерти. Вам еще что-нибудь нужно? Отпечатки пальцев? Кровь? Волосок, кусочек кожи?

— Джастин поехала к родителям?

— Все любили Елену. Джастин не могла с этим смириться. Тем более с тем, что Елену любил Энтони. Ей претила такая преданность, ведь Энтони очень бережно относился к своим отношениям с дочерью. А Джастин не хотела этого. Если у Энтони с Еленой все в порядке, то у Энтони с Джастин все наоборот. Вот как она думала и с ума сходила от ревности. Но вы наконец-таки пришли за ней, да?

От воодушевления в уголках ее рта показались капельки слюны. Глин напоминала сейчас Линли злорадствующую толпу народа на публичной казни, которую однажды ему довелось наблюдать. Если бы Джастин выпотрошили и четвертовали, эта женщина ни в коем случае не пропустила бы такое зрелище. Линли хотел сказать, что после исполнения самого страшного приговора все равно остается чувство неудовлетворенности. Горе и обида жертвы не искупаются далее самым жестоким наказанием преступника.

Линли посмотрел на беспорядок на столе. Возле груды тарелок, под испачканным в масле ножом лежал конверт с логотипом университетского издательства, на котором твердой мужской рукой было написано имя Джастин, но не указывался адрес.

Глин заметила, куда обращен его взгляд, и сказала:

— Она очень важное должностное лицо. Джастин невозможно представить слоняющейся по дому.

Линли кивнул и направился к выходу.

— Вы арестуете ее?

— Мне нужно задать ей вопрос, — ответил Линли.

— Ясно. Один вопрос. Чудесно. Что ж. Вы арестуете ее, если я представлю вам вещественное доказательство? Если я докажу вам ее вину?

Глин ожидала реакции на свои вопросы. Она довольно улыбнулась, когда Линли в нерешительности остановился и обернулся.

— Да, — протянула она, — о да, господин полицейский. .

Глин поднялась из-за стола и вышла. В задней части дома, куда она ушла, тут же раздался лай ирландского сеттера. Глин прикрикнула на собаку: «А ну, заткнись!» Но пес не унимался.

— Вот.

Глин вернулась, неся под мышкой две желто-коричневые папки и свернутый кусок холста.

— Это все лежит у Энтони в кабинете в дальнем углу ящика. С час назад он достал их и начал хныкать, а потом уехал. Смотрите сами. Я даже знаю, что вы скажете мне через пару минут.

Сначала Глин дала Линли папки. Он быстро просмотрел обе. В папках были наброски для портрета убитой девушки, выполненные одной и той же рукой. Наброски были прекрасные, и Линли просмотрел их с удовольствием. Но ни один из них не мог служить мотивом убийства, и он уже собирался сказать об этом Глин, когда она ткнула его холстом:

— А теперь взгляните на это.

Присев на корточки, Линли на полу развернул довольно большое полотно, которое сначала сложили пополам и скатали в рулон, чтобы засунуть в ящик. Холст был залит краской и разорван крест-накрест, третья линия разрыва, поменьше, шла от центра. С помощью мастихина холст был наобум замазан красной и белой краской, и от художественного замысла не осталось и следа. Там, где не прошелся мастихин, проглядывал масляный слой основной картины. Линли встал и посмотрел на полотно сверху, чувствуя, как в голове кристаллизуется окончательный вывод.

— А вот это, — сказала Глин, — было внутри холста, когда я только его развернула.

Линли на ладонь шлепнулась маленькая медная пластинка, длиной два дюйма и шириной чуть меньше дюйма. Линли поднес ее к свету, догадавшись уже, что там прочтет. На пластинке было тонко выгравировано «ЕЛЕНА». Линли посмотрел на Глин и увидел, какое сладчайшее удовольствие испытывает она в этот момент. Что ему еще сказать, когда мотив убийства налицо? Но Линли спросил:

— Ходила ли Джастин на пробежку во время вашего пребывания в Кембридже?

Глин явно не ожидала такой реакции, но все же ответила на вопрос, подозрительно прищурившись:

— Ходила.

— В спортивном костюме?

— Ну не в бальном же платье.

— Какого цвета был ее костюм, миссис Уивер?

— Какого цвета? — повторила Глин чуть ли не в бешенстве от того, что инспектор не сделал выводов относительно порванного холста и ничего не понял.

— Да, какого цвета?

— Черного.

— Джастин ненавидела мою дочь, неужели вам этого мало? — спросила Глин, провожая его к двери из маленькой столовой, где запахи несвежих яиц, тунца, масла и жирных чипсов наперебой лезли в нос. — Что вам еще нужно? Какие еще доказательства?

Глин положила ему руку на плечо, развернула к себе и подошла так близко, что Линли чувствовал на своем лице ее дыхание и слышал масляный запах рыбы при каждом ее выдохе.

— Он рисовал Елену, а не свою жену. Он писал Елену, а не свою жену. Вы только представьте себе. Представьте, как ненавистна вам каждая минута этих сеансов, проходящих у вас на глазах. Прямо здесь, в столовой. Здесь хороший свет, наверное. Энтони нужен был хороший свет.