История Дома Романовых глазами судебно-медицинского эксперта - Юрий Александрович Молин

от нее. Среди придворных перспектива иметь своим властителем Петра Федоровича не вызывала восторга. У канцлера А.П. Бестужева-Рюмина, который прежде был одним из ярых противников брака Петра и Екатерины, возник план возвести на престол вместо Великого князя его жену – разумную, спокойную, но, как он полагал, по-женски слабую. Посадив ее на трон, можно было спокойно управлять страной за спиной императрицы. Великая княгиня была в курсе замыслов канцлера и, хотя, по всей видимости, не принимала их всерьез, но и не отвергала. В 1758 году после многолетней придворной борьбы противники Бестужева одержали верх, и он оказался в опале. К счастью для Екатерины, канцлер успел уничтожить документы, которые могли бы ее скомпрометировать, а во время объяснения с императрицей ей удалось оправдаться. Елизавета еще раз с сожалением констатировала, что Екатерина умнее своего мужа.

Императрица была недовольна поведением племянника, часто, как утверждает в своих «Записках» Екатерина, плакала от его выходок и подумывала о том, чтобы лишить Петра престола в пользу его сына Павла. Нерешительная Елизавета вряд ли перешла бы от намерений к действиям, а вот кто-нибудь из придворных вполне мог задумать переворот, чтобы править от имени мальчика-императора. Случись подобное, и Петр с Екатериной могли быть в лучшем случае высланы из страны заграницу, а то и куда-нибудь в Сибирь. История Брауншвейгской фамилии, томившейся в это время в далеких Холмогорах, была у всех в памяти. Подобное будущее Екатерину не привлекало, и она разработала план, описание которого сохранилось в ее переписке с английским послом Чарльзом Уильямсом. Уже с конца 1750-х гг. будущая императрица вербовала себе сторонников среди гвардейских офицеров. При первом известии «о начале предсмертных припадков» Елизаветы она собиралась обеспечить надежную охрану сына, велеть верным офицерам привести во дворец каждому по пятьдесят солдат, а затем принять присягу командира дворцового караула.

Из писем к Уильямсу видно, что писала их совсем не та наивная девушка, которая приехала в Россию в 1744 году. В переписке с дипломатом Екатерина откровенно высмеивала Елизавету, сообщала послу подробности событий при дворе, снабжая свои описания циничными замечаниями. Картина становится и вовсе неприглядной, если принять во внимание, что полномочный представитель Англии при петербургском дворе не только получал от Великой княгини информацию, но и ссужал ее деньгами (Каменский А.Б., 1997). Дальнейшие исторические события кратко изложены в предшествующей главе, что позволяет мне обратиться непосредственно к личности будущей императрицы.

* * *

Каковы же были внешность и характер Екатерины? Многие годы работы судебно-медицинским экспертом убедили меня, что эти две категории теснейшим образом связаны, и достаточно опытному взгляду тщательно оценить облик, манеру держаться, одеваться, как быстро становится ясна и «начинка» этого человека. Особо ценный материал дает изучение почерка и содержание писем. Анализируя впечатления современников и историков о Екатерине II, я столкнулся с достаточно пестрой картиной.

Вот как характеризовал императрицу первых лет царствования К.К. Рюльер (1911): «Приятный и благородный стан, гордая поступь, прелестные черты лица и осанка, повелительный взгляд…Большое открытое чело и римский нос, розовые губы, прекрасный ряд зубов, нетучный, большой и несколько раздвоенный подбородок. Волосы каштанового цвета отличной красоты, черные брови и таковые же прелестные глаза, в коих отражение света производило голубые оттенки, и кожа ослепительной белизны. Гордость составляет отличную черту ее физиономии. Замечательные в ней приятность и доброта для проницательных глаз суть не что иное, как действие особенного желания нравиться, и очаровательная речь ясно открывает опасные ее намерения».

Наиболее информативным для меня, как врача, оказался портрет Екатерины II, исполненный Эриксеном Вигилиусом в середине 1760-х годов. Ныне эта картина украшает собой зал № 173 Государственного Эрмитажа. Она представляет собой редкий тип парадного портрета, где императрица представлена перед зеркалом, что позволяет одновременно изучить лицо в профиль и анфас, создавая целостное впечатление об изображенном человеке. Монументальность и статичность фигуры оживляется энергичным жестом правой руки, веером указывающей на самое дорогое в жизни этой женщины – расположенные на столике императорские регалии. Что касается многочисленных мраморных бюстов Екатерины II (бульшая часть их хранится в собрании Государственного Русского музея), то именно их изучение привело меня к избранию эпиграфа к этой главе! Опытному взгляду судебного эксперта многое скажет и сохранившееся мундирное платье Екатерины II («дамский униформ» лейб-гвардии Конного полка), относящееся к концу к 1770-х годов. Размеры и фасон одежды прямо указывают на ее принадлежность женщине ниже среднего роста, достаточно полной и величественной.

Спокойная, почти постоянная улыбка на лице, низкий «грудной» голос с легким немецким акцентом, внимательное отношение к людям сразу покоряли беседовавших с императрицей и составляли разительный, подчеркиваемый самой Екатериной контраст со взбалмошным, невнимательным к собеседникам Петром III. К. Массон (1998), в течение 10 лет служивший при русском дворе, вспоминал: «Ее собственная ласковость и простое обращение облегчали непринужденность для тех, кто имел к ней доступ и присутствовал при ее туалете. Но как только она надевала свои перчатки, чтобы выйти и появиться в соседних апартаментах, она принимала совершенно отличное обхождение и лицо. Из любезной и шутливой женщины она превращалась в величественную и сдержанную императрицу… Она ходила медленно и мелкими шагами, лоб у нее был высок и ясен, взгляд спокоен и часто опущен. Она здоровалась легким наклонением головы, не лишенным грации, но с улыбкой по заказу, являвшейся и исчезавшей вместе с ее поклоном. Если тот, кому она предоставляла поцеловать свою руку, был иностранцем, она делала это учтиво и обыкновенно говорила ему несколько слов об его путешествии и прибытии. Но именно в это время гармония ее лица воочию искажалась, и на мгновение забывали великую Екатерину, видя перед собой только старую женщину, потому что, открывая рот, она не показывала уже зубов, и голос ее был слабый и лишен отчетливости в произношении. Нижняя часть ее лица имела что-то жесткое и грубое, ее светло-серые глаза – что-то лживое, и известная складка у основания носа придавала ей вид несколько зловещий».

В.О. Ключевский не идеализировал Екатерину и весьма критически оценивал ее как личность. Так, в не вошедшей впоследствии в опубликованные тексты лекции, читанной в 1880–1881 гг., он утверждал следующее: «Это был самый простой ум, но отлично выдержанный, хорошо дисциплинированный. Изучая ее сочинения, вы невольно поражаетесь, вспоминая, как она много училась и читала, бесцветностью их внутреннего содержания, часто даже узкости ее мысли… всего меньше вы найдете у нее простоты, искренности чувств… шутка ее натянута, искусственна, видно, что каждый каламбур ею выношен, достается с трудом… о чем бы она не говорила, чего бы не коснулась, везде я и я… привычка оглядываться