Жребий викинга - Богдан Сушинский

— Ты божественно снисходительна к ней, Мария, — признал Гаральд, ложась рядом и заключая ее в объятия. Не подверженное ни ароматическим ваннам, ни какой-либо парфюмерии, тело этой молодой эллинки пленительно пахло морем.

В последние дни город жил слухами, которые неизвестно кто приносил из острова Принкип, места заточения императрицы Зои. Еще вчера эту женщину осуждали и презирали за ее распутную, недостойную правительницы великой империи, жизнь; за ни чем — ни мудростью, ни силой воли, ни опытом — не подкрепленное властолюбие; за то, что, превращая таких же бесталанных, как сама, любовников своих во всемогущих императоров, затем мешала им полновластно управлять державой… А сегодня эти же безжалостные в своих саркастических оценках горожане вдруг узрели в ней великомученицу, угнетаемую императором-тираном. В какой бы части Константинополя ни оказывался в эти дни Гаральд со своими норманнами-телохранителями, везде его увещевали, призывали как возможного спасителя императрицы, народной заступницы. Везде он слышал леденящие душу рассказы о том, как полуобнаженная матушка-императрица томится в холодном монастырском подземелье, на черном хлебе и холодной воде; о том, как, забыв о добродетели, которой облагодетельствовала усыновившая его женщина, император намерен теперь то ли заживо сгноить ее, то ли подло отравить. Причем эти слухи будоражили уже не только простой базарный люд столицы, но и немалое количество иностранных послов, купцов и наемников. Чиновники, священники, императорские гвардейцы и воины крепостного гарнизона — все порицали Михаила Калафата как тирана, который, не щадя даже самых родных и близких ему людей, творит казни и жесточайшее насилие над теми, кто всегда воспринимался как символ византийского духа, опора церкви и державы.

Но по-настоящему город вышел из повиновения, когда однажды утром во всех частях его стали создаваться группы добровольцев, из которых старые воины, в основном отставные офицеры императорской гвардии, тут же формировали отряды. Причем каждый из них сразу же обрастал толпой разношерстного, до крайности обозленного люда. В течение двух последующих ночей основная часть этих отрядов и сочувствующих им провела у костров, все больше убеждаясь в том, что им никто не угрожает, никто не противостоит. И если поначалу бунтовщики вооружались кто чем мог, то уже на третий день, когда командирами отрядов решено было идти на императорский дворец, чтобы сжечь его вместе с насильником-императором и всеми его любовницами, откуда-то начало появляться оружие. Среди бела дня в места расположения повстанческих отрядов неожиданно прибывали крытые повозки, заполненные щитами, мечами и кинжалами, причем все они были трофейными, а значит, хранились до этого времени где-то в императорских пакгаузах.

Ну а сам император к тому времени уже явно запаниковал. И было от чего. Он попытался усилить охрану дворца подразделениями столичного гарнизона, однако в первую же ночь значительная часть воинов куда-то исчезла; он разослал гонцов в ближайшие гарнизоны с приказом срочно сформировать отряды и направить их в столицу, однако ни один отряд в предместьях города так и не появился. Император обратился к Зенонию с требованием окружить дворец отрядами норманнов. Однако стратег ответил, что он рад бы выполнить требование правителя, но командир варяжской гвардии принц Гаральд считает неразумным вмешиваться в конфликт между византийским народом и его правителями.

Исходя из замысла императора, ночью в гавань прибыл корабль, на котором, под сильной охраной, с острова была доставлена императрица Зоя. Чтобы убедить горожан, что монахиня жива, здорова и выглядит не хуже, чем подобает выглядеть в ее годы, бывшую правительницу, словно диковинное животное, возвели на верхний ярус ипподрома и, под выкрики императорских глашатаев, показали специально собравшимся здесь по этому случаю ромеям. Очевидно, таким образом, император, который сам предстать перед народом не решился, хотел усмирить, умиротворить своих подданных, а получилось наоборот — горожане еще хуже обозлились. К тому же в столицу большими отрядами стали прибывать бунтовщики из ближайших городов и селений. Под возмущенные крики огромной толпы, требующей немедленно освободить Зою и вновь короновать как императрицу, императорским гвардейцам с трудом удалось увезти ее с ипподрома.

Поняв, что заполучить Зою им удастся теперь не скоро, бунтовщики сумели доставить из какого-то загородного императорского дворца ее младшую сестру Феодору, давно пребывавшую там под домашним арестом, и при огромном стечении народа провозгласить ее императрицей. Причем самое неприятное для императора заключалось в том, что патриарх Константинопольский Алексей Студит сразу же совершил обряд повторного коронования.

Поняв, что пришло время бежать, Михаил Калафат вместе со своим дядей и первым советником Константином, которым он пытался заменить евнуха Иоанна, скрылся в Студийском монастыре. Император наивно полагал, что, найдя приют в монастырском храме, ему удастся пересидеть гневное возбуждение народа. Первое, что сделала новая правительница Феодора, это послала за ним отряд стражников, которые пренебрегли святостью места и силой оторвали монарха от алтаря, в который он вцепился.

А затем произошло то, что и должно было произойти: под ликующие возгласы народа низвергнутого правителя и его советника ослепили и коллективно постановили сослать на какой-то дальний островок.

Однако появление на троне Феодоры ни Георгия Маниака, ни Зенония, ни даже самого патриарха Студита не устраивало. Стратег приказал Гаральду послать несколько норманнских судов вдогонку за судном, которое вновь увозило Зою на отведенный ей Михаилом Калафатом остров изгнания, в монастырь, и, если понадобится, отбить ее силой.

Команда судна «Посейдон» и сопровождающие императрицу-монахиню стражники не знали, что император ослеплен и власть в Константинополе находится в руках Феодоры, поэтому поначалу пытались сопротивляться. Но после атаки норманнских лучников Гаральд приказал капитанам своих судов со всех сторон блокировать «Посейдон». Только тогда уцелевшие стражники и моряки согласились передать Зою викингам в обмен на собственную жизнь и свободу.

— С просьбой о помиловании вы теперь должны обращаться не ко мне, а к вашей императрице, — объяснил Гаральд капитану судна, предварительно сообщив о том, что произошло в Константинополе. — Но прежде чем надоедать ей своими просьбами, построй всех, кто находится на судне, пусть присягнут на верность ей.

Услышав это, Зоя, которая все еще оставалась в монашеском одеянии, с благодарностью сжала локоть мужественной руки норманна, а принимая присягу, искренне прослезилась.

— Я постараюсь достойно оценить вашу преданность, конунг конунгов, — едва слышно произнесла она то, что не рассчитано было на посторонние уши. — Что бы ни случилось — оценить.

И тут же приказала капитану судна и командиру стражников под всеми парусами идти к острову Лесбос, где томился в изгнании знатный вельможа Константин Мономах, женатый на племяннице покойного императора Романа Аргира. Его со всем возможным уважением следовало доставить в Константинополь и передать под попечительство конунга Гаральда.