Геббельс. Адвокат дьявола - Курт Рисс

Поскольку каждому в Германии было ясно, что «две огромные империи» не остановятся на Сицилии, пропагандистам Геббельса пришлось потрудиться, чтобы предотвратить крушение веры немецкого народа в победу Германии. Однако каким образом было возможно убедить людей, что у них нет причин для тревоги, когда наступление союзников успешно продолжалось?

Как ни странно, не Геббельс, а Ганс Фрицше предложил лозунг «Крепость Европа». Очевидно, что если Европа является неприступной крепостью, то любое нападение на нее обречено на провал, никто не сможет взять ее штурмом. Выслушав его доводы, Геббельс покачал головой. «Большинство людей связывают слово «крепость» с представлением об осаде, – сказал он. – Осажденной крепости обычно грозит оказаться отрезанной от источников питания и вооружения, и, как следствие, ее населению приходится голодать. В конце концов ему остается только сдаться на милость победителя. На мой взгляд, лозунг «Крепость Европа» навевает мысли о поражении».

Тем не менее лозунг начинает появляться то в одном, то в другом органе немецкой прессы. И сразу подтверждается правильность точки зрения Геббельса – немцы, а в особенности берлинцы, охотно подхватили это выражение, но использовали его в ироническом смысле. Имея в виду ежедневные бомбардировки противника, они говорили: «У «Крепости Европа» прохудилась крыша».

Однако Геббельс видел, что лозунг может быть небесполезным в его пропаганде за рубежом. Он даже дал указание почаще повторять его, где это было целесообразно. Населению Европы внушалась мысль, что Германия ведет кровопролитную войну не только ради себя, но и ради всех европейских народов. Необходимо было также убедить союзников, что вторжение в Европу обречено на провал. В министерстве пропаганды была наскоро состряпана серия документальных фильмов об оборонительных сооружениях немцев на захваченных территориях. Геббельс наставлял немецкую прессу снова и снова подчеркивать надежность укреплений, а газетам сателлитов Германии и оккупированных стран предписывалось перепечатывать эти статьи. Германское радио целыми днями на тысячу ладов вбивало в головы своим слушателям, что Европа – неприступная цитадель из камня и стали. Иностранных корреспондентов возили на осмотр фортификационной линии, и по возвращении они все неизменно говорили, что оборонительные бастионы немцев выглядят неприступными.

Однако сам Геббельс оставался не очень доволен своим методом. «Мне это слишком напоминает «линию Мажино», – сказал он. В июне 1941 года он написал статью, где язвительно смеялся над британской прессой после захвата немцами острова Крит. Тогда, по его выражению, англичане «пели славу отступлению». И вот теперь, спустя не так уж много времени, он сам был вынужден запеть точно такую же песню и славить отступление. Поскольку немецкая армия вела оборонительные бои, геббельсовская пропаганда волей-неволей начинала выискивать и превозносить мнимые преимущества оборонительной тактики, конечно, всячески стараясь, чтобы это не бросалось в глаза. Снова и снова он писал, что не имеет права сообщить народу все известные ему факты, так как необходимо застать неприятеля врасплох. Естественно, по его словам, повода для беспокойства не было, вожди Германии принимали «все необходимые меры против любых случайностей».

Чтобы успокоить недовольных, Геббельс признавал, что в некоторых отношениях дела действительно шли не совсем так, как было предусмотрено планами, что кое– где были допущены ошибки, но фюрер и те, на кого он опирается, делают все возможное, чтобы устранить их. Геббельс снова стал напускать на себя философскую бесстрастность, что нашло отражение в ряде его статей с весьма примечательными названиями: «О понятии «несправедливость» в военное время», «О сущности войны», «О значении разума», «О пользе разговоров и молчании», «О необходимости свободы», «О национальном долге в военное время» и тому подобное.

Он подчеркивал, что Германия уже практически выиграла войну и ей осталось «только защитить свои завоевания». Англия, по его словам, уже пережила более трудные времена, чем те, которые сейчас наступили в Германии. Линия фронта германской армии сокращается, а значит, есть возможность сосредоточить силы на ключевых направлениях. Пропаганда союзников предрекала немцам поражение к осени 1943 года, но Германия все еще свободна и сильна, как никогда, – таков был его главный довод, к которому он постоянно обращался.

Таким образом, круг замкнулся. Осенью 1941 года, когда британская пресса злорадствовала над тем, что Гитлеру не удалось сдержать ни одного из своих обещаний – в частности, он не вошел в покоренный Лондон ни в сентябре, ни в октябре 1941 года, – Геббельс со смехом отметал доводы англичан и издевался над жалким состоянием их пропаганды. Теперь же сам Геббельс был вынужден искать доводы точно такого же рода. Он потерял инициативу.

25 июля 1943 года король Италии неожиданно отстранил от власти Муссолини. Новость поразила министерство пропаганды как гром среди ясного неба. Наконец было решено объявить, что дуче заболел. Несколько дней Геббельс пребывал в такой растерянности, что даже не мог найти в себе силы, чтобы написать еженедельную редакционную статью. В каком направлении следовало вести пропаганду? Правда, король и маршал Бадольо выступили с заявлением, что намерены продолжать войну, и Геббельсу оставалось только надеяться, что это не пустые слова.

Но затем, 8 сентября, Италия капитулировала. Германская дипломатия потерпела сокрушительное поражение, его последствия могли привести к катастрофе и окончательно подорвать боевой дух немецкого народа. И снова Геббельс встряхнулся, взял в руки бразды правления своей пропагандистской империей и дал четкие и ясные указания. Король Италии был объявлен вероломным предателем, а капитуляция Италии – «ударом в спину».

Достойно удивления, что Гитлер не оставил Геббельса одного в час великого смятения. Геббельс позвонил фюреру и попросил его обратиться к людям – и Гитлер согласился. Спустя два часа его речь транслировалась всеми радиостанциями Германии. Он объяснил свое долгое молчание тем, что уже за несколько месяцев предвидел поражение Италии, а потому и не мог говорить со своим народом – сказанная вслух правда об истинном положении дел в Италии только ускорила бы развязку. Гитлер говорил ясно и спокойно, и его речь вызвала доверие в людях.

Через два дня Муссолини был вызволен из заточения бравыми немецкими десантниками. Событие было торжественно отмечено специальными сообщениями, за которыми следовало подробное описание похищения дуче. В целом и само похищение, и его описание очень смахивали на приключенческий фильм. Немецкий военный комментатор генерал Курт Диттмар, вероятно, был прав, утверждая, что в глазах народа спасение Муссолини было вполне сравнимо с выигранным сражением. Подвиг немецких десантников действительно поднял моральный дух соотечественников, но его благотворное воздействие следует приписывать исключительно пропагандистской шумихе, поднятой Геббельсом. Так же, как и шесть месяцев назад в «Шпортпаласте», Геббельс снова играл на патриотических чувствах немцев.

Однако и прежде, и сейчас сам он внутренне оставался равнодушным. В декабре, когда Муссолини произнес речь в Милане, Фрицше спросил своего босса, как следует подавать события. Геббельс ответил, что его нисколько не интересуют речи Муссолини, что дуче был спасен не из соображений человеколюбия или дружбы, а исключительно в целях безопасности и предосторожности.