Продавцы теней - Ольга Шумяцкая

— При чем тут Кторов?

— Слухи. Шуршат языками на студии.

Ленни рассмеялась и почувствовала облегчение.

— Идите, Эйсбар. У вас полно работы и у меня тоже.

Вошла Лилия и испуганно шарахнулась, увидев в комнате самого «великого» Эйсбара. Вопросительно посмотрела на Ленни. Та пожала плечами.

— Храбренькая Ленни, — пробормотал Эйсбар, поклонился Лилии и вышел.

Он шел по коридорам, прислушивался к голосам, которые доносились из разных комнат. Обычно он едва откликался на приветствия, слыл среди фильмовых людей бирюком и снобом, но сейчас ему захотелось зайти в чью-нибудь конторскую комнату, усесться на диван со стаканом чая и обсуждать немыслимые проекты — «пускать мыльные пузыри», как они с приятелями называли это десять лет назад. Он даже приостановился около небольшой группки людей, скучившихся в коридоре около пепельницы, и прослушал окончание сюжета, видимо, комической фильмы, где главными действующими лицами были кролики, которых научили доставать из цилиндров фокусников, и вот теперь они путешествуют по дорогам с этим номером и нехитрым скарбом.

Эйсбар не без удивления разглядывал человека в кругленьких очочках, который серьезно и в деталях излагал свой замысел. Стоявшие вокруг цокали языками. Из разговора Эйсбар понял, что рассказчик — знаменитый мультипликатор, работающий в Крыму, на студии Александра Ожогина. Поскольку ему самому сказать про кроликов и клоунов было нечего, он побрел дальше.

То, что Ленни ему отказала, слегка разозлило его, и, проходя через съемочный павильон, он остановился посмотреть на стайку искрящихся в свете юпитеров блондинок. «Бон та, шмыгающая носом, наверное, покладистая», — лениво подумал он, постоял-постоял и решил обойтись вечером своими карандашными зарисовками любовников, окаменевших в неге на стене индийского храма.

Недели через две Эйсбар увидел в фойе студии пришпиленную к стене афишку: «В понедельник 9 июня в просмотровом зале состоится показ фильмы г-жи Оффеншталь „Фантом с киноаппаратом“. Желающих просят занимать места заранее». «Вот так Ленни! — усмехнулся Эйсбар. — Надо бы взглянуть».

Однако в понедельник Ленни была благополучно забыта: Викентий привел к Эйсбару молодого композитора, полного юношу с одутловатым лицом и плачущими глазами. Юноша два дня тихо сидел в углу монтажной, завороженно глядя на экран, на третий они с Викентием приволокли в комнату старенькое пианино, и юноша стал наигрывать странные мелодии — будто музыкальный ряд шел из конца в начало и в нем непредсказуемо соединялись разные стили. «Что мне нравится в его музыке, — жужжал Викентий, — так это то, как если бы в куске торта вдруг обнаруживаешь баранку или подсохший бутерброд. Непредсказуемость. Понимаете, Сергей Борисович?» Эйсбар кивал — да, с композитором им повезло.

Они уже сложили больше половины, и Эйсбар чувствовал, что увязает, что фильма затягивает его, словно черная воронка, душит, что ему нужен воздух — гул чужой болтовни, скандалов, планов. «Надо сделать перерыв, — думал он как-то по дороге на студию. — Отпущу Викентия дня на два». Но Викентия на месте не оказалось. Эйсбар мельком удивился — обычно Викентий приходил раньше него. На столе перед монтажным ножом он увидел телеграмму: «Неотложные проблемы с мамашей. До завтра не решить. Буду утром в десять» — и, вздохнув с облегчением, отправился в буфет.

С чашкой чая он подошел к столику, за которым в числе других сидел оператор Боря Виндорецкий. В старые годы они не раз вместе ездили на аэродромные съемки. Компания хохотала, выстраивая на блюде, стоявшем в центре стола, мизансцену из недоеденных картофелин, макаронин и корок хлеба. Эйсбар подсел, и странное молчание вдруг повисло над столом. Все засобирались, пряча глаза, кто-то закурил, кто-то достал блокнот и стал в нем чиркать. Виндорецкий посмотрел на Эйсбара то ли с сомнением, то ли с удивлением, хотел что-то сказать и развел было руками — дескать, как же так, — но тут его позвали, и он ушел вслед за остальными. В дверях еще раз оглянулся на Эйсбара — все с тем же выражением удивления на лице. Больше знакомых в буфетной не было. Эйсбар остался за покинутым столиком, махнул рукой официанту: «Пива!» — и развернул оставленную на столе газету.

Бах!.. В голове разбился вдребезги аккорд музыкального гения.

Половину второй полосы «Московского муравейника» занимала статья, старательно украшенная чеканными буквами: «Неслыханно!» Заголовок — «Собрание экстремистов». И две темные фотографии. Одна, горизонтальная, плохо пропечатанная, изображала сборище людей. На другой — о, только не это! — красовался император безумия Жоринька Александриди. Он стоял в кинозале с пистолетом в руке. Тень, которую отбрасывала его фигура на экран, смотрелась помпезным, однако выразительным, если не зловещим, монументом: правая рука с пистолетом выброшена вперед, вихры откинуты со лба, левая рука отталкивается от воздуха, как от невидимой пружины. «Профессиональная съемка — хорошая постановка мизансцены…» — отметил Эйсбар и углубился в текст статьи. «…Партия экстремистов, в течение нескольких месяцев проводившая тайные собрания в разных точках Москвы и Санкт-Петербурга, провела открытую сессию… Дерзость группировки не знает границ… Вероятно, имеется поддержка в высоких кругах, иначе чем объяснить решимость г-на Георгадзе открыто заявить о позиции партии… Видный автор русского синематографа был привлечен партией для съемок устрашающего киноролика, в котором в образной манере, почерпнутой из Дантова „Ада“, представлено не что иное, как возможное покушение на жизнь членов царствующей фамилии. Кадры г-на Эйсбара леденят душу: мы видим, как в бездонную темную шахту сбрасывают тела убитых, пальцы хватаются за мокрый камень и в отблеске воды сияет перстень с символикой императорского двора, в пропасть небытия медленно летят атрибуты власти императора всея Руси. Даже буквы с трудом выдерживают попытку описать безжалостный киносеанс — что уж говорить об экране и зрителях… Предположительно показ пленки мог пройти и в других городах России… Принимаются меры… Талант г-на Эйсбара несомненен, и он был по достоинству оценен обществом в момент премьеры „Защиты Зимнего“, но кто мог предположить, что данный Богом дар режиссер позволит использовать тем, кто призывает к кровопролитию и раздору… Центральной фигурой пропагандистской компании партии экстремистов является г-н Жорж Александриди, сыгравший предводителя бунта в картине г-на Эйсбара. То, что было предъявлено на экране как страстный политический памфлет, как фантазия, потрясшая и одновременно сплотившая умы нашего общества, обрело в реальности зловещие формы. Г-н Александриди считает себя чуть ли не мессией нового порядка и в силу своей известности прельщает многие молодые умы… Возникает ощущение, что мы находимся в романе писателя Эдгара По, где оживают ночные кошмары… На сборище экстремистской партии г-н Александриди сделал несколько громких заявлений, в том числе поддерживал свои антимонархические речи крайнего толка выстрелами в воздух…»

Эйсбар сложил газету, отхлебнул пива и с интересом посмотрел вокруг: так и есть, обитатели буфетной следили за тем, как он читал. Как только он поднял глаза от газетного листка, кто-то невидимый дал массовке знак: стаканы стали позвякивать о блюдца, один закашлял, другой рассмеялся, третий начал преувеличенно громко ругать бифштекс, будто запустили пленку, запутавшуюся в штырьках проекционного аппарата. Допивая пиво, Эйсбар бросил взгляд на последнюю страницу «Муравейника». Среди рекламы шуб, гантелей и «удивительных масок для лица на молочных сливках» обнаружилась приписка к статье об экстремистах, в которой значилось: «…По словам г-на Александриди, пистолет был приобретен им в антикварной лавке Прокофьева на Большой Никитской. Как удалось узнать нашему корреспонденту, именно этот пистолет фирмы „Гензель“, украшенный изумрудом, фигурировал в деле о самоубийстве фильмовой дивы Лары Рай, в последней драме которой дебютировал в свое время г-н Александриди. Антиквар сообщил корреспонденту, что несколько лет назад купил пистолет у мальчишки-водолаза, нашедшего его на дне реки Москвы в районе Пречистенской набережной».