Кинбурн - Александр Кондратьевич Глушко

турецкие шебеки подобрались к самому берегу, ударили по отступающим картечью. Ломбардо окинул глазами гренадеров, застывших в носовой части возле пушек, и матросов на палубе.

— Всем по своим местам! Весла на воду, атакуем переднюю щебеку! — громко подал команду.

Бондаренко кинулся на гребную палубу (все это время они лавировали под парусами) и, поставив рядом ружье, вместе с матросом-напарником быстро приладил весло. Подхваченная новой мощной силой, галера встрепенулась, словно бы ожила. В ее туго натянутых парусах загудел свежий ветер.

Петро вместе со всеми матросами налегал на весла, следя сквозь бортовое отверстие за главной шебекой, которая медленно шла вдоль берега, оставляя за собой в воздухе рассеянный пороховой дым. После каждого залпа от ее черных бортов разбегались по воде мелкие волны. Бондаренко и теперь видел на палубе турецкого корабля суетящихся матросов. Но они, судя по всему, не обратили внимания на одинокую галеру. Возможно, даже не заметили ее. Они стреляли по войскам на косе, всматривались в ряды мушкетеров или казаков, чтобы секануть по ним картечным градом, уничтожить как можно больше.

И эти торопливые выстрелы почти в упор, с воды, и вероломные действия мелководных шебек возмущали Петра, разжигали в нем ненависть к врагу. Теперь он уже не думал о смерти, не боялся, что галеру могут вместе с ним взорвать, разнести вдребезги турецкие ядра. Он жаждал боя. Открытого и беспощадного.

В кабельтове[130] от шебеки галера круто развернулась и сотряслась от оглушительного залпа восьми трехфунтовых пушек. Грянул с носовой части единорог. Петро увидел, как взлетели обломки разбитого бушприта[131] застигнутой врасплох шебеки, полыхнул огонь на ее корме, и, подчиняясь общей команде, приник к борту с ружьем.

Он уже ничего не замечал вокруг. Стрелял, тотчас же заряжал ружье и снова прижимал его к плечу, ощущая, как резко дергается, будто хочет вырваться из рук, его длинный ствол. Рядом тоже гремели выстрелы, судно раскачивало, как в бурю, после каждого пушечного залпа. Но Бондаренко лишь крепче упирался ногами в просмоленные доски палубы. С охваченной пламенем кормы шебеки перепуганные турки прыгали в воду, барахтаясь и утопая, а с поврежденного ядрами носа еще пытались отстреливаться. Одна пуля, прожужжав шмелем, отколупнула щепку с дубового стояка возле самой щеки Петра, другая ударила в борт ниже веслового отверстия. Непостижимое упорство матросов поврежденной турецкой шебеки еще сильнее разъярило Петра. «Огрызаетесь теперь! — прошептал он яростно, до боли в пальцах сжимая ствол ружья. — Недолго уже...» Перед глазами неожиданно сверкнуло, ослепило, в лицо, в грудь ударила тугая, жаркая волна. Последнее, что задержалось в сознании, — это словно бы проваливается он в какую-то черную, душную пропасть.

Петро пришел в сознание, когда «Десна» подходила уже к Кинбурну. Крепостная артиллерия вела огонь по турецкой флотилии, которая растянулась вдоль косы, и над галерой время от времени пролетали ядра. Лежал на палубе. Матрос-напарник прикладывал к его лбу мокрую льняную тряпку.

— Где мы? Что со мной? — спросил, пытаясь поднять тяжелую, будто свинцовую голову.

— Видишь?! — не отвечая, склонился над ним матрос.

— Вижу, а что? — удивленно посмотрел на него Петро.

— Ну и слава богу, — выпрямился напарник. — А то я уже боялся беды: брандскугель взорвался вот здесь, на палубе, — показал на обугленные доски. — Тебе прямо в лицо огнем полыхнуло. Вот я и боялся, что глаза выжгло. Но все обошлось. — Он помог Петру встать на ноги и, поддерживая его, подвел к скамье гребцов.

Но Бондаренко не сел. Пересиливая слабость в ногах, сам подошел к бортовому отверстию и, подняв ружье, которое уронил тогда на палубе, посмотрел на лиман. Поодаль догорала, погрузившись до половины в воду, подбитая ими шебека. Еще одна, с зияющими пробоинами в бортах, тонула ближе к Кинбурну.

— Это та, которая в нас брандскугели швыряла, — сказал напарник. — Ее с крепости продырявили — тремя ядрами подряд. Легли одно в одно, сам видишь.

— Что ж, они искали свою смерть, — проговорил Петро, пристально всматриваясь в близкий берег.

Бой кипел уже неподалеку от крепости. И хотя турецкая флотилия дальше и дальше вытягивала свой левый фланг, ее артиллерия молчала, потому что снова войска, сойдясь врукопашную, смешались. Раздавались только ружейные выстрелы, лязг железа, надрывное, холодящее душу ржание раненых коней, густой и незатихающий, как шум бушующего моря, гул тысяч людских голосов.

Бондаренко не отрываясь следил за битвой, с холодком в душе наблюдал, как сокращается расстояние между кровавой сшибкой, развернувшейся на всю ширину косы — от моря и до лимана, и невысоким земляным валом крепости. Боковым зрением заметил на берегу еще какое-то движение. Перевел взгляд влево. Из глубины полуострова, со штыками наперевес, к Кинбурну ускоренным маршем подходили военные колонны. Вот уже они поравнялись с вагенбургом... Видно было, как мушкетеры готовятся с ходу атаковать врага. Одновременно из-за южного вала выскочили конные эскадроны.

С кораблей турецкой флотилии, наверное, тоже заметили подход свежих русских войск. Два фрегата и стая шебек, опережая одна другую, понеслись под парусами к берегу. Они торопились, чтобы успеть, пока мушкетерские роты не кинулись в штыковой бой, смести их картечным смерчем. Бондаренко мгновенно понял этот маневр и, когда прозвучала команда: «Атакуем вражеские корабли!» — стоял уже с заряженным ружьем возле веслового порта.

Однако стрелять на этот раз не пришлось. Турецкие шебеки шарахались от «безлюдной» галеры, которая одна-одинешенька мчалась под парусами им наперерез. «Неужели и теперь они принимают нашу «Десну» за брандер?» — думал Петро, с удивлением глядя, как внезапно сменяют галсы вражеские суда. Правда, несколько ядер с шумом погрузились в воду рядом с галерой. Но и фрегат, с которого прозвучали пушечные выстрелы, тоже повернул в сторону.

А по берегу, заглушая все остальные звуки, уже катилось многоголосое «Ура!».

Чигрин не мог унять волнения. Возможно, если бы он сразу кинулся с эскадроном в бой, чувствовал бы себя по-другому. Но их придержали. В резерве. За южным валом. Поднимая песчаную пыль, на штурм турецких ложементов стремительной лавиной помчались донские казачьи сотни. Морской берег дрожал под копытами. Андрей видел, как казаки с налета врубились в гущу вражеской пехоты, смяли ее правый фланг и начали теснить на стрелку. Как он ждал этого волнующего мгновения! Хотел испытать крепость руки, ощутить силу сабельного удара. И вот теперь вынужден только наблюдать. Донские казаки и сами управятся, а его сабля может так и остаться в ножнах. Пальцы невольно стиснули ее ребристый эфес.

Но чем пристальнее всматривался