Алхимик - Паоло Бачигалупи

Половина зданий на улице была темной. Какое‑то частичное затемнение по всему Бродвею. Одна сторона улицы, где осталось электричество, казалась веселой и яркой. На другой стороне в окнах мерцали свечи, напоминая болотные огоньки.

До меня донеслось эхо бетонного дождя, обрушившегося в паре кварталов отсюда. Я вздрогнул. Мир казался зловещим. Пожилая дама словно стояла у меня за плечом, показывая сломанные вещи, нагроможденные повсюду. Пустые торговые автоматы. Машины, на которых долгие годы никто не ездил. Трещины в тротуаре. Моча в водосточных канавах.

Как должна была выглядеть нормальная жизнь?

Я заставил себя взглянуть на положительные моменты. Люди продолжали заниматься своими делами, ходили в танцевальные клубы и кафе, отправлялись в центр или на окраину, чтобы навестить родителей. Дети катались на скейтбордах, а троги совокуплялись в переулках. Пара торговых автоматов была заполнена упакованными в целлофан рогаликами и бутылками «Суэтшайн» и мерцала зелеными огоньками, ожидая покупателей. Многие вещи продолжали работать. «Вики» оставалась отличным клубом, хотя Макс и забывал пополнять запасы. А у Мику и Гэйба родился ребенок, пусть у них ушло на это три года. Я не позволил себе задуматься, будет ли этот ребенок похож на университетских детишек во дворе. Не все еще сломалось.

Словно в подтверждение моих мыслей, подземка в кои‑то веки довезла меня до нужной станции. Наверное, где‑то на линии было несколько таких же парней, как я, парней, способных читать схемы и помнящих, что на работе надо не только разбрасывать по диспетчерской туалетную бумагу. Интересно, кто они. Интересно, замечают ли они, как сложно добиться чего бы то ни было.

Когда я добрался до дома, Мэгги уже легла. Я поцеловал ее, и она проснулась. Смахнула волосы с лица.

– Я оставила для тебя саморазогревающийся буррито. Плита по‑прежнему не работает.

– Прости, я забыл. Сейчас ее починю.

– Нет проблем. – Она отвернулась и натянула простыни к подбородку. Я решил, что она задремала, но потом услышал:

– Трэв?

– Да?

– У меня начались месячные.

Я сел рядом и начал массировать ей спину.

– Как ты?

– Нормально. Может, в следующий раз. – Она уже засыпала. – Нужно быть оптимистом, верно?

– Верно, детка. – Я продолжал массировать ей спину. – Верно.

Когда она уснула, я пошел на кухню. Отыскал буррито, встряхнул и вскрыл упаковку, держа ее кончиками пальцев, чтобы не обжечься. Откусил кусок и решил, что с буррито тоже все в порядке. Вывалил книги на кухонный стол и уставился на них, пытаясь решить, с чего начать.

Через открытые окна кухни, со стороны парка, донесся грохот очередного бетонного дождя. Я выглянул в пронизанную свечными огоньками темноту. Неподалеку, глубоко под землей, пыхтели девять помп; их лампочки подмигивали ошибками, журналы обслуживания пестрели ремонтными запросами, и все они трудились чуть усерднее теперь, когда шестая помпа отключилась. Но они работали. Построившие их люди постарались на славу. Если повезет, они проработают еще долго.

Я взял книгу наугад и начал читать.

Светятся голубым датчики на капельных проводах, уходящих в позвоночник Майи Онг. Она лежит на родильном столе, глядя темными глазами на своего мужа, а я сижу на табуретке между ее ног и ожидаю появления ребенка.

Майя состоит из двух половин. Над синей родильной простыней она держит мужа за руку, и потягивает воду, и устало улыбается его подбадриваниям. Под простыней, скрытое из вида и лишенное чувствительности благодаря постоянному притоку сайфусофта, ее тело обнажено, ноги закреплены в родильных скобах. Пурнейт заставляет ее живот ритмично сокращаться, продвигая плод по родовому каналу, к моим ждущим рукам.

Простит ли мне Господь мою роль в наблюдении за ее беременностью? Простит ли то, что я убедила ее пройти полный курс?

Я прикасаюсь к пульту дистанционного управления на поясе и ввожу еще пятьдесят миллилитров пурнейта. Моргнув, датчики показывают новую дозу, которая всасывается в спинной мозг Майи и пробирается к ее матке. Майя резко втягивает воздух, потом откидывается назад и расслабляется, глубоко дыша: я приглушила болевой ответ сайфусофтом. Призрачные цифры мерцают и ползут на периферии моего зрения: сердцебиение, кровяное давление, оксигенация, сердцебиение плода – все подается прямиком в мой зрительный нерв благодаря имплантату «МедАссист».

Майя вытягивает шею, чтобы увидеть меня.

– Доктор Мендоза? Лили? – Ее язык заплетается под воздействием лекарств, речь звучит медленно и сонно.

– Да?

– Я чувствую, как он брыкается.

У меня по шее бегут мурашки.

– Это родильные фантомы. Иллюзии, возникающие в период беременности.

– Нет, – выразительно трясет головой Майя. – Я его чувствую. Он брыкается. – Она касается живота. – Чувствую прямо сейчас.

Я вылезаю из‑за родильной простыни и беру ее за руку.

– Все в порядке, Майя. Расслабься. Я посмотрю, что можно сделать, чтобы тебе было комфортней.

Бен наклоняется и целует жену в щеку.

– Ты отлично справляешься, дорогая. Потерпи еще немного.

Я обнадеживающе глажу ее по руке.

– Ты прекрасно трудишься на благо своего ребенка. А теперь расслабься, и пусть природа возьмет свое.

Майя сонно улыбается, соглашаясь, и ее голова откидывается назад. Я выпускаю вздох, который, оказывается, сдерживала, и начинаю отворачиваться. Майя садится прямо. Смотрит на меня неожиданно подозрительными глазами, словно все лекарства вдруг испарились, оставив настороженность и агрессию.

Смотрит на меня сузившимися темными глазами, в которых плещется безумие.

– Вы собираетесь его убить.

О‑о. Я нажимаю кнопки на поясе, вызывая санитаров.

Майя хватает Бена за плечо.

– Не позволяй ей забрать его. Он жив. Жив!

– Дорогая…

Она притягивает его к себе.

– Не позволяй ей забрать нашего ребенка! – Поворачивается и рычит на меня: – Убирайся. Убирайся! – Хватает с прикроватного столика стакан с водой. – Убирайся! – Кидает в меня. Я пригибаюсь, и стакан разбивается о стену. Осколки стекла царапают мне щеку. Я готова увернуться от следующей атаки, но Майя вцепляется в родильную простыню и скидывает ее, обнажая нижнюю половину своего тела, распластанную для родов. Царапает родильные скобы, словно попавший в капкан волк.

Я кручу диски на поясе, повышая пурнейт и перекрывая сайфусофт, и Майя снова кидается на скобы. Родильный стол угрожающе кренится. Я бросаюсь его ловить. Она замахивается на меня рукой, и ее ногти впиваются мне в лицо. Я отпрыгиваю, держась за щеку. Машу ее мужу, который ошеломленно стоит на другом конце родильного стола, широко распахнув глаза.