Не бойся Адама - Жан-Кристоф Руфин

Больше всего меня занимали проблемы окружающей среды. Забавно, но и здесь я видел влияние отца. Ведь в Библии ощущается невероятная ностальгия по временам, когда человек и природа существовали в полной гармонии. Тема потерянного рая — одна из главных в христианстве. Верующий хочет обрести его в иной жизни путем личного спасения, но для тех, кто, как я, потерял веру, образ земного рая, где восстановлена потерянная гармония, вполне реален.

Я вспоминал фразу, которую часто повторял мой отец. Я помню ее наизусть с самого раннего детства. Начало не имеет значения, но мне приятно произнести ее целиком:

«Кроткий человек идет к смертельно опасным хищникам.

Прознав об этом, они смиряют свой дикий нрав.

Ибо чуют исходящий от него запах Адама до грехопадения,

Во времена, когда они шли к нему, а он давал им имена в Раю».

Все дело именно в этом: как вернуть Адаму запах, который он источал до грехопадения, тот запах, который мирно привлекал к нему даже самых жестоких тварей? Как примирить человека и природу?

Когда я решил заняться вопросами экологии, ребята из журнала «Комментарии» и вся группа неоконсерваторов были вне себя от радости. Это были девяностые годы, когда Киотский протокол еще не был подписан. Соединенные Штаты стали объектом нападок, и мои друзья — да и я сам — не сомневались, что страны третьего мира используют проблему охраны окружающей среды для гнусного шантажа.

Все эти страны-банкроты и есть главные виновники гибели природы на планете. Они ровно ничего не делают для контроля над ростом народонаселения, превращают свои мегаполисы в монстров, а сельские местности в пустыню. Они вырубают леса, загрязняют реки и побережья, но именно от нас, деятельных и эффективных стран, требуют снижения производства. Невиданные в истории научные достижения позволили нам найти решения даже тех проблем, которые мы сами и создали. Мы постоянно снижаем выброс в атмосферу вредных веществ нашими машинами и заводами. Мы разработали и внедрили заменители практически всех природных материалов. Мы нашли лекарства против всех губительных эпидемий. Мы изобрели мотор, избавивший человечество от рабства. Мы создали столь совершенное оружие, что оно более полувека уберегает людей от войн. Мы построили государство всеобщего благоденствия, где различия в положении людей стали меньше, чем когда бы то ни было. И все же на скамье подсудимых всегда именно мы. А кто все это время загребает жар чужими руками? Китай, Индия, Бразилия — страны, которые развиваются за счет грязных технологий, где существует вопиющее неравенство и производство стоит на детском труде и рабстве, в котором фактически находятся две трети населения. Страны, которые хотят распространить нормы общества потребления на миллиарды людей, что грозит взрывом мирового масштаба…

Это может показаться смешным, но я доподлинно помню день, когда все мои представления о мире перевернулись. Это был октябрь, время бабьего лета в Новой Англии. Я участвовал во встрече экономистов того направления, которое стали называть неоконсервативным. Я только что прослушал блестящий, хотя и немного занудный доклад на тему «Следует ли поощрять развитие стран третьего мира?». Это довольно деликатный вопрос для защитников капитализма. Ответив «нет», мы признали бы провал глобализации, которую приветствуем между тем совершенно ясно, что невозможно обеспечить наш уровень жизни шести миллиардам людей. Но главное, нельзя ставить палки в колеса прогресса в наших странах под тем предлогом, что его плодами не смогут воспользоваться абсолютно все.

Докладчик ограничился изложением проблемы и перечислением плюсов и минусов того или иного решения.

Именно в этот момент я попросил слова. Я не готовился, все случилось само собой. Я сказал: «Не думаете ли вы, что все зависит от демографии? Страны третьего мира не встанут на путь развития, пока резко не сократят численность своего населения».

Нечего и говорить, что по залу пробежал холодок. Экономисты не любят, когда им напоминают о человеческом измерении вопросов, но поскольку именно я оплатил расходы на эту встречу, никто не решился меня упрекнуть. И все же я почувствовал, что не стоит продолжать в том же духе. Кроме того, там было много ортодоксальных христиан. Они поняли дело так, что я выступаю в защиту абортов и противозачаточных средств.

Больше я ничего не сказал. Я просто смотрел в окно на красную и желтую листву в парке. Я думал об Австрии, вспоминал Фрича, и вдруг у меня в голове все сложилось. Оказывается, споры в семинаре шестьдесят седьмого года сохранились у меня в памяти. В ту пору я ничего не понимал. Спустя тридцать лет выяснилось, что они произвели на меня огромное впечатление. Вопрос, который я тогда задал, всплыл из самой глубины прошлого.

Вернувшись домой, я стал искать старую папку, где хранились конспекты тогдашних занятий. Хоть я и организованный человек, на поиски у меня ушла целая ночь. Представляете себе картину? Я на четвереньках в комнате, где хранятся архивы, склонился над той самой фотографией, которую вы украли у Фрича. Весь следующий день я пытался отыскать имена и адреса. В шестьдесят седьмом году я больше всего общался с Рогульским. Понятно почему: мы оба сидели без гроша. Потом я вовсе потерял его из виду, поскольку деловая жизнь не выводила меня на страны Востока. Но на дворе стоял уже девяносто девятый год. Берлинская стена рухнула. Я пустил по его следу одного из моих сотрудников. Разыскать старину Рога оказалось не так уж и сложно. Я пригласил его в Нью-Йорк, где тогда жил. Бедняга в ту пору только что не побирался. Он провел несколько лет в СССР, а по возвращении был назначен в лабораторию второго разряда где-то у Гданьска. Единственная перспектива — жалкая пенсия года через три. Я предложил ему остаться в Америке, но он отказался. Представьте себе, этот идиот любит Польшу и не хочет уезжать в другую страну! Тогда я организовал анонимное пожертвование одному из занимающихся генетикой фондов, которым управляю. Мы создали сверхсовременный исследовательский центр во Вроцлаве, директором которого назначили Рогульского. Этого вы не знали, не так ли?

Во время своего пребывания в Нью-Йорке Рогульский помог мне разыскать других участников семинара. Тогда-то мы и узнали, что некоторые из них сохранили связи друг с другом и иногда устраивают встречи. Многие уже ушли из жизни. По фотографии вы, конечно, восстановили список участников, и я не буду затруднять вас деталями. Вы знаете, что многие стали влиятельными людьми в своих странах. Никто из них, уж поверьте мне, не забыл увлечений своей молодости и не отрекся от того, что обсуждалось у Фрича. Кое-кто постарался воплотить его идеи в жизнь, используя свое положение и средства.

Мы все встретились недалеко от Улан-Батора. У каждого был свой предлог для поездки. Кто-то выдал себя за туриста, кто-то за делового человека в командировке, кто-то, как китайцы, просто приехал в соседнюю страну. Мы спорили, стоит ли приглашать самого Фрича, и в конце концов решили, что не будем звать того, кто стал легендой для любого из нас. Мы хотели сохранить в памяти образ молодого и дерзкого ученого, которым он был в то давнее время.

Когда все прибыли в Улан-Батор, я прилетел на частном самолете и перевез их в более уединенное место. Мы устроили своеобразный семинар в юрте у Баян-Оглы, на северо-западе Монголии. Было забавно видеть все эти покрывшиеся морщинами лица людей, садящихся в кружок на туркменские ковры. Требовалось немалое воображение, чтобы узнать в них студентов шестьдесят седьмого года, но, когда мы начали говорить, прошлое немедленно всплыло.