Чингисхан. Империя серебра - Конн Иггульден

— Покинуть войско? — взревел он. — Когда враг считай что уже на виду? Да вы клятвопреступники! Изменники! Всем вам клеймо трусов и еретиков!

Сыну Котяна проклятие прозвучало уже в спину. Он отъезжал размашистой рысью. О господи, да как же его все-таки по имени? Хотя что толку окликать. Только пускать слова на ветер да кипеть бессильной яростью. Половцы всем скопом следовали за своим вождем. По тропе в обход огромного венгерского войска они уезжали обратно к своему поселению.

— Ваше величество, переживать нет смысла, — с ноткой презрительности внес успокоение Йозеф Ландау. — В наших рядах козьим пастухам не место.

Мрачным гомоном его поддержали братья-рыцари. Изменники-половцы все еще ехали мимо безмолвно застывшего войска. Король Бела, превозмогая удар по самолюбию, выдавил змеистую улыбку.

— Вы правы, брат Йозеф, — откликнулся он. — Нас здесь сотня тысяч, даже без тех… пастухов. Но после того как мы одержим победу, за такое предательство с ними надо будет поквитаться.

— Не без удовольствия преподам им урок, ваше величество, — глядя вслед уходящей коннице, брезгливо улыбнулся Йозеф Ландау.

Король на эти слова отреагировал такой же, а может, и еще более уничижительной ухмылкой.

— Вот и замечательно. Сообщите по войску, брат Йозеф, что половцев с поля услал я сам. Не хочу, чтобы мой народ руководствовался их предательством как примером. Передайте, что я оставил драться только своих подданных с истинно венгерской кровью. Это поднимет им боевой дух. Что же до этих бродяг-кочевников, то вы сполна покажете им ту меру, коей им воздастся за предательство. Уверен, они понимают только такое обращение. — Чтобы успокоиться, Бела сделал еще один вдох. — Ну да ладно, я уже утомился топтаться на месте и слышать нытье трусов. Давайте приказ выступать.

За армией венгерского короля Субэдэй наблюдал с возвышенности из-за реки. Переправа внизу шла полным ходом: мурашами копошились люди, на мостах было черно от всадников и лошадей. Вместе с орлоком за неприятельским войском следили Бату и Джэбэ, оценивая качество воинства, которому предстоит противостоять. Под ними, помахивая хвостами, мирно щипали травку лошади. На здешние равнины уже пришла весна. Сквозь оплывшие шапки последнего снега вовсю пробивалась зелень. Воздух был по-прежнему холоден, но в яркой синеве уже разливалось солнце и мир готовился к тому, чтобы разродиться новой жизнью.

— Они хорошие всадники, — вслух заметил Джэбэ.

Бату пожал плечами, но Субэдэй решил ответить.

— Их слишком много. И через эту реку слишком много мостов, которые надо бы заставить на нас поработать.

Бату поднял голову, как всегда улавливая, что эти двое разделяют меж собой некое сокровенное понимание, из которого он исключен. Все это бесит, и все это, безусловно, намеренно. Молодой человек отвернулся, зная, что спутники без труда улавливают его рассерженность.

Все, чего достиг Бату, давалось ему по жизни лишь упорным трудом без всяких поблажек; не жизнь, а постоянное отвоевывание. Затем его протащил вверх хан Угэдэй, в память об отце повысив до звания темника. В итоге Бату получил общее признание, но теперь, вытянутый из привычной ненависти к миру, он лишь оказался ввергнут в новую борьбу, едва ли не мучительнее прежней. Ему приходилось постоянно доказывать, что он способен быть первым, вести за собою людей, что у него есть опытность и дисциплина, которую такие, как Субэдэй, воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Пожалуй, в стремлении себя проявить никто так не старался и не добился большего, чем Бату. Он молод, его пыл и энергия в сравнении со стариковским темпераментом казалась поистине неиссякаемыми.

При взгляде на орлока Бату разрывался от невыносимой раздвоенности. Какая-то мелкая, слабая его часть отдала бы что угодно, если б Субэдэй хотя бы раз, хотя бы мимоходом хлопнул его по плечу и похвалил, просто одобрил как мужчину и вожака. Остальное же его существо ненавидело эту слабость так страстно, что ненависть из Бату так и перла, от чего в глазах окружающих он смотрелся сумрачным, желчным и злобным. Сомнений нет, что отец когда-то уважал Субэдэя, взирал на него чуть ли не снизу вверх. И доверял, безусловно доверял.

Бату отдавал себе отчет, что ему необходимо израсти и избыть из себя эту постыдную слабость. Доверия Субэдэя ему никогда не удостоиться. И одобрения его не получить ни за что. Остается лишь утвердиться в глазах народа всей державы, чтобы, когда багатур одряхлеет и лишится зубов, он оглянулся и вдруг увидел, как ошибался, как недооценивал юного военачальника, отданного под его опеку. И тогда он поймет, что не воздавал по заслугам тому единственному, кто мог взять наследие Чингисхана и обратить его в золото.

Бату мысленно вздохнул. Он ведь не дурак. Даже мечта о том, что Субэдэй в старости сполна поймет свое непростительное заблуждение, — из разряда мальчишеских грез. За годы юноша накрепко усвоил одно: ему должно быть наплевать, что там думают про него другие, даже те, кого он уважает. В конечном итоге это его жизнь, прожитая им самим, со всеми ее горькими оплошностями и победами, как и у всех. И не нужно болезненно прислушиваться к тому, как другие тебя оценивают. Для этого он еще слишком молод, и разница во мнениях здесь не в счет.

— Пропустим через Дунай примерно с половину, — сказал Субэдэй Джэбэ. — Их там… сколько? Тысяч восемьдесят?

— Я думаю, больше. Если б они не двигались, можно было бы сказать точней.

— Всадников у них вдвое больше, — с неудовольствием заметил Субэдэй.

— Так их же половина ускакала, — язвительно напомнил Бату.

Субэдэй с некоторым раздражением покачал головой. Он тоже удивился, с чего это вдруг десятки тысяч конников перед самым маршем вдруг взяли и откололись от армии короля Белы. Похоже на хитрость, а багатур хитростей над собой не любил.

— Не знаю. Это может быть резерв, засада или часть еще какой-нибудь задумки. Мне не нравится то, что столько воинов оказываются вне нашего поля зрения. Я пошлю пару человек посмотреть, что у них там. Пускай ниже по течению перейдут реку вброд и разведают.

— Вы думаете, это у них какой-то резерв? — спросил Бату, довольный, что тоже участвует в разговоре.

Субэдэй скептически пожал плечами.

— Мне нет дела, кто они, лишь бы не переходили через реку.

А впереди с широких каменных мостов через Дунай спускалась армия короля Венгрии. Сходила четкими частями, и по ним сразу были видны их предназначение, устройство и наступательная способность. Поэтому-то Субэдэй и наблюдал за ней с таким интересом. Сходя на берег, обособленные группы тут же смыкались и образовывали защищенный участок площади на случай вражеского броска. При виде этих построений Субэдэй чуть заметно покачал головой. У короля Белы по меньшей мере втрое больше обученного войска, чем у него. Правда, у монголов есть еще оборванцы-таньмачи. Так что для победы трех туменов над эдакой силищей нужны удача, опыт и годы боевой выучки. Орлок задумчиво улыбнулся. Этих качеств его армии не занимать. И что не менее важно, он почти месяц потратил на разведку земель вокруг Буды и Пешта — все затем, чтобы выведать наиболее сподручные места для завязывания боя. Берега Дуная для этого не годятся: линия битвы слишком обширна и разнохарактерна; таким числом не управиться. На столь вопиющее превосходство врага в численности есть только одно средство: урезать Беле возможности для маневра. Самая крупная армия на свете, затиснутая в узком проходе или на мосту, превращается просто в скученную горстку людей.