Сибирские сказания - Вячеслав Софронов

А уж сколько историй разных про медведей в наших краях рассказывают, о том можно неделю слушать и все одно всего не переслушаешь. В нашей деревне, верно, человека не найти, кто бы в лесу на хозяина здешних мест в сенокос или на рыбалке, а особенно когда малина поспевает, случайно не наткнулся. Бывало, как рыкнет он из кустов на ягодников, что малину собирают, до которой он сам большой охотник, то бабы лукошки с ягодой побросают, не помня себя, наутек пустятся, только пятки сверкают.

Может он и корову, а чаще телку или бычка, от стада отбившихся, задавить, а потом валежиной, лесиной привалить, чтоб лежал под спудом дня два-три, подпротух чуть, то его медвежье первое лакомство. Бывает, и человека лапой так по башке двинет, что тот без памяти день пролежит, а потом коль жив останется, то лет десять сам по доброй воле в лес не сунется. Всякое бывает, разное случается на этом свете, но чаще всего сам же человек во всем и виноват: коль смолоду ума не нажил, то и на старости лет грех жаловаться.

И мне случалось с косолапым нос к носу встречаться по собственной оплошности, да расходились каждый раз мирно: он – в одну, а я – в другую сторону, поскольку мне заветное слово известно, которое от соседей наших узнал давным давно. А те его от отца к сыну передают-сказывают, поскольку с медведем в кровном родстве состоят. Вот про эту историю, видать, и расскажу вам сегодня, чтоб и вы знали-помнили: коль со зверем по-людски, по-человечески обойтись, то и он вам добром ответит.

Когда я еще мальчишкой был, по деревне босиком бегал, на палочке верхом скакал, то хорошо запомнил, какая история с соседями нашими приключилась. Они от нас через дом жили, на одной улице, фамилию носили Мирясовы вроде бы. Потом съехали в другую деревню, но народ-то помнит, как все было-случилось.

А вышло так, что старшая их дочь, Танзиля, замуж вышла за молодого парня. Его имени уже и не припомню, да и не в нем дело, а как дальше судьба интересно всем распорядилась, боком к Танзиле повернулась. И года они не прожили, как муж ее утонул на рыбалке в сильную грозу, едва через неделю нашли его в тальнике малые ребята, что купаться отправились. Ладно, схоронили его по нашим обычаям в тот же день, пока солнце за кромку леса не опустилось, а Танзиля уже на сносях ходила, не сегодня завтра родить должна. Только как она мертвого мужа увидела, то по нему так плакала, убивалась, что в тот же день и родила мертвого ребеночка, его вместе с отцом и похоронили, в одной могилке они и успокоились навсегда. Прочел над ними мулла молитву общую, но тем дело не кончилось, а вышло ему продолжение необычное.

Отлежалась Танзиля после родов день-другой, встала едва живая, а родители мужнины и говорят ей:

– Невестушка, дорогая, не хотим неволить тебя, держать в доме заместо работницы. По законам нашим, коль калым отцу твоему сполна уплачен, то и жить ты должна до самой смерти здесь, при нас. Но и так на тебя две беды одна за другой свалились-обрушились. А потому коль пожелаешь, то возвращайся обратно к своим отцу, матери, авось тебе там полегче будет. А коль Аллах даст, то сызнова замуж за хорошего человека выйдешь. Согласна ли ты на такое наше предложение?

– Спасибо вам, люди добрые, – она им отвечает, – как скажете, так и сделаю. Думаю, отец с матушкой меня в дом обратно примут, не чужая им. А коль пособить в поле или по дому надо, то только кликните меня, мигом прибегу и любую работу выполню.

Всплакнули старики на такие ее слова, проводили с миром в родной дом, остались одни горе мыкать, слезы по сыну, раньше срока погибшему, проливать.

Только и Танзиле в родительском доме не сладко пришлось, коли там и без нее братьев да сестер, почитай, десяток с лишком. Всех одеть, обуть, накормить надобно, а тут еще она, вдова молодая. Родители хоть вида и не показали, но у Танзили и у самой глаза есть, видит, как они с утра до вечера по хозяйству бьются, маются, чтоб концы с концами свести, хоть какое-то пропитание себе и детям добыть.

Принялась Танзиля с ними вместе наравне самую тяжелую работу выполнять, ни в чем от отца с матерью не отстает. Встанет раньше всех, когда солнышко еще только собирается на краешек неба взобраться, первый свой лучик пустит, мир земной осветит, росу на траве, на деревьях ночную высушит, пташек лесных пробудит. А Танзиля уже к речке с ведрами бежит, воду в дом несет, скотину поит, с подойником под корову садится, чтоб братьям, сестрам свеженького парного молочка нацедить, как глаза со сна раскроют. Мать с отцом смотрят на нее, не нарадуются, что такую помощницу вырастили, будет кому на старости лет за ними ухаживать, тепло, уют в доме поддерживать.

И все бы ничего, может, так и жили бы они дальше, да только начал на Танзилю деревенский богатей Акрин поглядывать, всякие подарки ей дарить, приглашать на лошади покататься, в город с ним съездить, на людей городских поглядеть. Акрин тот по соседским деревням шкуры скупал, на ярмарку торговать ездил, товары оттуда привозил разные, на том и разбогател. Было у него уже три жены, а все, видать, мало, коль на молодую вдову глаз положил, проходу ей не давал.

Уж Танзиля от него пряталась, украдкой подле огорода с речки домой крадется-пробирается – ан нет, все одно тот ее выглядит, выследит, масляные глазки щурит, улыбается, руки тянет, обнять норовит, слова пакостные разные шепчет. Танзиля вырвется, вспыхнет, как маковый цвет, домой прибежит, в кладовке где укроется и даст волю слезам, а как выплачется, слезинки вытрет, чтоб отец с матерью не заметили чего худого, к ним выйдет и вновь за работу примется как ни в чем не бывало.

Только те примечать начали, что с их дочкой старшей неладное что-то творится-делается, попытались узнать-выпытать, а та молчит: мол, о муже, раньше времени погибшем, ее вдовой сделавшем, плачет-сокрушается. Ладно, те вроде как поверили, но только зорче за ней присматривать начали, не ровен час, как бы с девкой чего худого не вышло, не случилось.

А Танзиля как по хозяйству управится, стала в лес по ягоды одна без подружек хаживать, землянику, что поспела, собирать, все к столу хоть малая, да подмога. Опять же от Акрина подальше, себе спокойнее. Полдня походит и кружечку насобирает, обратно домой спешит.

Только прознал Акрин про то и как-то скараулил ее на опушке, спрятался под березкой плакучей, а как она мимо пошла, выскочил, за руки схватил, к себе прижал, притянул, дышит в лицо жарко, целует Танзилю в щечки румяные, слова нехорошие шепчет:

– Ответь на любовь мою и одену тебя с головы до ног в самые богатые одежды, подарю тебе колечко золотое с камешком заморским, будешь первой красавицей на деревне, станешь жить, ни в чем нужды не знать.

– Отпусти, а то закричу. – Танзиля пробует из его рук вырваться, с ненавистью глядит, все ягоды на землю уронила, просыпала.

– Кричи – не кричи, а никто тебя не услышит, на помощь не придет. Одни мы тут. Попалась, птичка, теперь хоть какую песню запой, а кроме меня слушать некому.

– Отец узнает, отомстит тебе за обиду мою.

– Стар твой отец, а братья малы пока. К тому же он мне, знаешь, сколько задолжал? Откажешь в любви моей и по миру вас, голодранцев, пущу, дом себе заберу вместе со всей скотиною.