Брик-лейн - Моника Али

— Зачем ты обижал эту бедную женщину? — спросил факир, обращаясь к джинни.

Парень вскочил на ноги. Он оскалился, как испуганная обезьяна, и начал царапать воздух.

— Она пошла в буш, — сдавленно ответил он, — она под тамариндом наступила на мою тень.

Факир подбежал к парню и согнул его, чтобы перебросить через спину. Факир был мужчиной крупным и согнул парня легко, как хвост у собаки.

— Убирайся отсюда, — взревел факир, его стеклянные старческие глаза наводили ужас. — Увижу тебя еще раз, уничтожу.

— Чего ругаешься-то? — пискнул парень, у которого лицо становилась впечатляюще лиловым.

— Вон! Вон! Вон! — орал священный доктор-чародей.

Он отпустил свою жертву, и та замертво рухнула на пол.

Факир поправил бороду и зевнул. Джинни понял, что это шанс, прыгнул на своего противника, схватил его за две косички на подбородке и ловко намотал на кулак.

— Ах ты, свинья, иди сюда. Любитель молоденьких козочек.

Он продолжал трепать факира за бороду, тот споткнулся и осел на колени.

— Иди, иди, похотливый любитель трупов, пожиратель дерьма.

Факиру пришлось туго. Глаза его выскакивали из орбит, пот лился градом.

Физическая сила парня произвела на толпу впечатление. Предстояло настоящее шоу. Никто не произнес ни слова, люди подталкивали друг друга локтем в бок, чтобы сосед не зазевался и оценил каждую секунду происходящего.

— Он притворяется, — закричал факир, — остановите его!

Факир с трудом поднялся на ноги.

— Никуда от меня не уйдешь, — визжал парень, — она наступила на мою тень под тамариндом и потревожила мой отдых.

Он снова скрутил факира за бороду и на этот раз, разнообразия ради, вдобавок высунул язык.

Никто не сдвинулся с места. Помощники присели рядом с керосинкой и курили скрученные вручную сигареты, действуя строго в рамках предписанного.

— Вы что, будете смотреть, как он меня убивает? — завизжал факир.

— Парень не виноват, — выкрикнул кто-то из толпы, — ты сам в него джинни засунул.

— Он притворяется, — запротестовал факир, — вы что, не видите — он притворяется?

Парень продолжал мучить священного врачевателя, пока из толпы не появились несколько человек и не навалились на него. Парень затряс руками и ногами, голова завертелась в разные стороны.

Факир хотел сам добраться до парня и изрыгнуть на него пару-тройку мстительных демонов. Разгорелся спор.

— Почему ты решил, что он притворяется?

— Разве ты сам не видел, как им завладел джинни?

— Если он притворялся, давайте привяжем его к дереву и побьем. Но тогда ты денег не получишь за изгнание духов, раз оно не состоялось.

Ситуация стала опасной для факира. На карту был поставлен весь его недельный доход (ведь он готовился к сеансу и потратился), его гордость, его желание вышибить парню мозги и его репутация.

Для парня, перегнувшего палку, ситуация тоже складывалась не лучшим образом. И он решил напустить себе пены возле рта.

Мама продолжала лежать, про нее все уже забыли.

— Смотрите, — сказал кто-то, — парень одержим. Посмотрите, у него изо рта пузыри.

Папа стоял в стороне. Хотя поступил он вроде правильно, пригласив факира изгнать злого джинни, священный врачеватель вызывал у него отвращение, потому что взял деньги за визит, и папа предпочитал не вмешиваться.

Он отказался вынести окончательный вердикт. Последовали дальнейшие разбирательства, чуть не приведшие к всеобщей потасовке. Наконец компромисс был найден: факиру разрешили снова сцепиться с парнем и перебросить его через спину в обмен на клятвенное обещание полностью изгнать злого джинни.

Факир подошел к этому со всей ответственностью. Все видели, с каким старанием он принялся за работу.

Маме действительно стало лучше. Теперь она каждый день купалась и нападала на мужа, вооруженная только самым острым из своих инструментов — языком. Назнин ходила под впечатлением и от зрелища, и от выздоровления матери. Позже услышала, вернее подслушала, у парикмахера, что парень теперь хвастается, что унизил такого большого человека, но Назнин все равно верила — еще бы! — что джинни из мамы изгнали. Как — оставалось загадкой, и загадку эту нужно было не решать, а лелеять, как сокровище.

И, складывая чистое белье в стопку, Назнин спросила себя, что действительно случилось в тот день и почему мама верила в злых джинни, а в добрых — нет.

С Каримом они виделись редко. Он занялся перераспределением сил «Бенгальских тигров», планировал марш против «Марша против мулл», предвидел катастрофу всей уммы (как местной, так и всемирной) и советовался по религиозным вопросам с Духовным лидером. Когда им все же удавалось провести вместе часок, Карим строил планы на женитьбу.

— Вопрос не такой уж сложный. Очень даже простой, но что касается религиозной стороны…

Назнин улыбнулась. Как это все забавно.

— Я выясняю насчет развода. Чтобы без осложнений.

Она напрягла мышцы таза, внезапно испугавшись, что сейчас из нее потечет. Если она останется здесь, разве будет другой выход, кроме как выйти замуж за Карима? От этой мысли она испытала такие противоречивые эмоции, что удивилась, как еще контролирует функции своего организма. Надо вычленить из всех мыслей одну, хоть какую, и обдумать ее хорошенько. Дети. Как представить девочкам их нового отца? Что они подумают? Ужасно, если на ум им придет только один вопрос, которым они будут задаваться снова и снова: «На что наша мама словила этого парня?»

А самое ужасное — она не знает, что именно случится. Какой смысл готовиться к тому или к этому, когда случится все равно либо то, либо это? Если Шану будет продолжать паковать чемоданы, если купит билеты и потребует ее отъезда, будет ли это означать конец? Будет ли Карим, настаивая на своем, просить, чтобы она осталась? Что, если возвращение домой — просто очередной проект Шану? Еще недавно она была в этом уверена, сейчас уже нет. И напомнила себе: надо подождать, пока все не станет ясно.

Это не утешало, внутренние терзания продолжались. Почему она должна ждать? Ей вдруг представилось, что, пока она ждет, кто-то уже взял лист бумаги, написал ответы и направил свет на страницу. Она готовила девочкам луковые бхаджи, которые съедят с кетчупом — для смягчения вкуса, и, забыв, что режет чили, потерла глаз. Глазное яблоко чуть не взорвалось от острейшей боли; она закричала. Включила воду и подставила под кран лицо. Но огонь чили не потушишь целебной струей холодной воды. Назнин вдохнула, и вода потекла в нос.

Назнин сосредоточилась на рези в глазах, подняла голову навстречу боли, чтобы сжиться с ней, чтобы прочувствовать ее до конца. Огонь был яростный, и с такой же силой вспыхнула в ней злоба. Назнин вдруг всю охватил пожар гнева. «Я сама буду решать, что мне делать. Я сама скажу, что со мной будет дальше. Я это сделаю сама». По телу пробежал ток, и она снова вскрикнула, на этот раз от радости.