Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников

весьма жаль этого. О честолюбие, о златолюбие!»1237 Каким бы ни было новое сочинение Пушкина, публика не сомневалась, что оно уступает прежде написанным. Пушкин, – писал его знакомец Николай Смирнов, – из каприза лишает общество поэмы «Медный всадник», «ибо те поправки, которые царь требует, справедливы и не испортят поэму, которая, впрочем, слабее других»1238.

Александр Карамзин, часто видевшийся с поэтом в доме матери, повторил беспощадную молву: «Говорили, что Пушкин умер уже давно для поэзии»1239. Виссарион Белинский писал в 1834 г.: «…тридцатым годом кончился или лучше сказать, внезапно оборвался период Пушкинский, так как кончился и сам Пушкин, а вместе с ним и его влияние; с тех пор почти ни одного бывалого звука не сорвалось с его лиры»1240. По поводу новой публикации критик сетовал: «Вообще, очень мало утешительного можно сказать об этой четвёртой части стихотворений Пушкина. Конечно, в ней виден закат таланта, но таланта Пушкина: в этом закате есть ещё какой-то блеск, хотя слабый и бледный»1241. Отзывы о пушкинской прозе были ещё более обескураживающими. Приятельница поэта А.О. Смирнова-Россет язвительно заметила по прочтении «Путешествия в Арзрум»: «Арзерум – вылитый Пушкин, когда он расположен болтать и заинтересовывать, так что все эти истории мне слишком известны…»1242

Немногие современники догадывались о том, что метаморфоза в творчестве Пушкина естественна и неизбежна. Адам Мицкевич оказался в числе провидцев. Три года дружбы с Пушкиным открыли ему многое из того, что осталось тайной для других. Беседы с Пушкиным запали в память великого польского поэта. «Разговоры его, – вспоминал Мицкевич в 1837 г., – …становились всё серьёзнее. Он любил рассуждать о высоких вопросах, религиозных и общественных, которые и не снились его соотечественникам. Очевидно, в нём происходил какой-то внутренний переворот. Как человек, как художник он, несомненно, находился в процессе изменения своего прежнего облика, или, вернее, обретения своего настоящего облика… его поэтическое молчание было счастливым предзнаменованием для русской литературы. Я ожидал, что вскоре он появится на сцене новым человеком, во всей силе своего таланта…»1243

Памятник нерукотворный

В 1833 г. Пушкин был избран действительным членом императорской Академии наук. Избрание свидетельствовало о признании заслуг поэта в развитии российской литературы. Пушкин не выразил отношения к своему избранию ни единым словом. Кажется, он невысоко ценил академическое звание. Поэта приводили в бешенство «соболезнования» критиков, брань продажных журналистов, множившаяся клевета. Его всё более покидала вера в высокую миссию российской словесности. В апреле 1834 г. он писал М.П. Погодину: «Вообще пишу много про себя, а печатаю поневоле и единственно для денег; охота являться перед публикою, которая Вас не понимает, чтобы четыре дурака ругали Вас потом шесть месяцев в своих журналах только что не по матерну»1244.

Пушкин прекрасно понимал, что его творчество имеет непреходящее, вечное значение. Гордые слова – «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» – покоились на прочном основании.

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,

К нему не зарастёт народная тропа,

Вознёсся выше он главою непокорной

Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру – душа в заветной лире

Мой прах переживёт и тленья убежит —

И славен буду я, доколь в подлунном мире

Жив будет хоть один пиит.

. . . . . . .

Веленью Божию, о Муза, будь послушна.

Обиды не страшась, не требуя венца,

Хвалу и клевету приемля равнодушно,

И не оспоривай глупца.

У Пушкина были предшественники, которые пытались осмыслить опыт жизни, поэтического творчества, соотнести его с идеей вечности. Ломоносов обратился к Оде Горация, воспевшего бессмертие поэзии. Державин шёл по стопам Горация, говоря, что его поэтическая слава одолеет смерть. «Памятник» Пушкина восходит к той же традиции и стоит в одном ряду со стихами Ломоносова и Державина1245.

Работа над «Памятником» была завершена на Каменном острове 21 августа 1836 г. В ту пору «Пушкин пережил момент острого отчаяния и крушения всех своих надежд»1246. Коллизия, вызвавшая к жизни произведение, была глубоко трагична.

Старый приятель Н.А. Муханов, посетивший поэта в те дни, нашёл друга ужасно упадшим духом, вздыхающим по потерянной «фавории» (популярности) у публики. О своих впечатлениях Муханов рассказал Александру Карамзину, который записал: «Пушкин показал ему только что написанное стихотворение („Памятник“. – Р.С.), в котором он жалуется на неблагодарную и ветреную публику и напоминает свои заслуги перед ней»1247. Первый читатель «Памятника» увидел лишь то, что лежало на поверхности. Более всего его поразили жалобы поэта на людскую неблагодарность. Он не понял истинного значения вызова, брошенного Пушкиным своему времени.

Примерно в одно время с «Памятником» Александр Сергеевич написал стихотворение «Не дорого ценю я громкие права…»

…Иные, лучшие мне дороги права;

Иная, лучшая потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа —

Не всё ли нам равно? Бог с ними. Никому

Отчёта не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторге умиленья.

– Вот счастье, вот права…

Поэт провозглашает высшую свободу и абсолютную независимость поэзии. Чистое искусство – не придуманная умом доктрина, но непроизвольно, как любовь, как религиозное чувство, рождающаяся в груди сила, которую поэт не вывел умом, но заметил в опыте1248.

После гибели друга Жуковский бросил властям обвинение в том, что они разделяют ответственность за происшедшее. Он доказывал, что Пушкин был жертвой клеветы, полицейских придирок; молва несправедливо твердила об упадке его поэтического дара, «а Пушкин только созрел и что бы он написал, если бы тяжёлые обстоятельства всякого рода, скопленные мало по малу, не упали на бедную его голову тем обвалом, который толь незапно раздавил его пред нашими глазами»1249. Для творчества, писал Жуковский, Пушкину нужно было «свободное уединение. Какое спокойствие мог он иметь с своею пылкою, огорчённою душой, с своими стеснёнными домашними обстоятельствами, посреди того света, где всё тревожило его суетность, где было столько раздражительного для его самолюбия»1250.

В 1830 г. накануне свадьбы Пушкин писал: «Заблуждения моей ранней молодости представились моему воображению; они были слишком тяжки и сами по себе, а клевета их ещё усилила; молва о них, к несчастию, широко распространилась»1251. Молодость прошла. К лицейскому юбилею 19 октября 1836 г. поэт писал: «…разгульный