Секреты Российской дипломатии. От Громыко до Лаврова - Леонид Млечин

Примаков совершил длительные поездки по Ближнему Востоку. Побывал и в арабских странах, и в Израиле. Но стало заметно возвращение к прежней расстановке фигур на доске: Соединенные Штаты больше поддерживают Израиль, а Россия вновь стала скорее склоняться к старым друзьям в арабском мире, прежде всего симпатизируя Сирии.

Когда Примаков стал министром, на первой же пресс-конференции его спросили: каким образом он намерен исправить ошибки Козырева? Примаков ответил:

— Я не считаю достойным любого политического деятеля давать поспешные публичные оценки своим предшественникам. Это не мой стиль.

О линии Козырева Примаков отозвался весьма иносказательно, когда, выступая в Институте мировой экономики и международных отношений, сказал по поводу примирения с бывшими противниками по холодной войне:

— Нашлись и у нас последователи Мао Цзэдуна, любившего повторять: для того, чтобы выпрямить палку, нужно ее перегнуть.

Он хотел сказать, что во время позднего Горбачева и раннего Ельцина происходила безоговорочная сдача позиций, но больше этого не будет.

Американцы считали, что Примаков вообще испытывает глубокое недоверие к Соединенным Штатам. Действительно ли Примаков не любил Соединенные Штаты?

— Он вообще никакой не «анти», — говорил профессор Герман Германович Дилигенский. — Если вспомнить формулу «деидеологизированная внешняя политика», это как раз адекватно его менталитету. Он не имеет каких-то идеологических или региональных пристрастий. И антипатий тем более. Он человек спокойный, взвешенный — и в политике тоже. Думаю, что сантиментов там вообще мало.

На эту тему я разговаривал еще с одним человеком, который прекрасно знал Примакова и почти всю жизнь занимался Соединенными Штатами. Это Станислав Кондрашов. Он был корреспондентом «Известий» в Америке. Так не было ли у Примакова антизападного комплекса?

— Нет, — сразу ответил Кондрашов. — Комплекс — это нечто неосознанное. А Примаков руководствуется вполне осознанными мотивами. Когда он работал в Египте, он имел возможность анализировать политику Запада на Ближнем Востоке. Он оттуда вынес убеждение, что Запад не является таким уж чистеньким. У Запада есть свои интересы. Эти интересы он преследует разными методами, не всегда симпатичными, и это дает основания для очень критической оценки политики Запада.

— Америка ему не нравилась. Неужели политические лидеры Востока, такие, как Саддам Хусейн, более симпатичны?

— Чем определяется отношение к той же Америке международника-государственника? — вопросом на вопрос ответил Кондрашов. — Тем, как Соединенные Штаты ведут себя в отношении нашей страны. Американцы считают, что то, что хорошо для Америки, хорошо и для всего мира. Ради собственных национальных интересов они готовы ущемить национальные интересы другой страны. Это не может нравиться.

Но ведь для Примакова выбор так не стоял — склониться туда или сюда. Для него все определялось каждым конкретным случаем. Саддам Хусейн не мог быть объектом любви Примакова. Он персонаж, с которым надо делать дипломатию. Причем таким образом, чтобы интересы своей страны были защищены. Может быть, он в ближневосточных лидерах видел больший уровень рациональности, чем другие. Не так страшен черт, как его малюют. Хотя он хорошо знал этого черта и знал, что он не ангел.

— Вы не находите, что в Примакове доля скептически-критического отношения к американцам больше, поскольку он провел несколько лет на Ближнем Востоке, где сильно не любят американцев?

— Примаков американцам менее симпатичен, чем Козырев. Но Козырев был слишком проамерикански настроен.

Он американцев развратил. На его фоне Примакову было строить отношения затруднительно, хотя он их построил…

Как дипломат и руководитель внешнеполитического ведомства Примаков искал золотую середину между великодержавными, ностальгическими тенденциями и тем, что начал делать еще Горбачев. Примаков не был сторонником отчуждения от Запада. Но процветание, удачливость, напор Соединенных Штатов вызывали у него неосознанное раздражение. Ему бы хотелось, чтобы, когда он садится за стол переговоров, за ним стояла бы такая же экономическая и военная мощь.

Соединенные Штаты были, есть и будут главным партнером России. Это объективная реальность. Начиная с Громыко, все наши министры иностранных дел это понимали. Но иметь дело с американцами непросто. Бывший министр иностранных дел Александр Бессмертных как-то сказал:

— У нас с американцами разговаривать толком почти никто не умеет.

Первая встреча Примакова с американскими дипломатами была организована не в Москве и не в Вашингтоне, а в Хельсинки, на нейтральной, так сказать, территории. Познакомиться с Примаковым прилетел тогдашний государственный секретарь Соединенных Штатов Уоррен Кристофер. Во время первой встречи Кристофер и Примаков сформулировали четыре принципа взаимоотношений:

— не готовить друг другу сюрпризы и не ставить друг друга перед свершившимися фактами;

— консультироваться друг с другом;

— находить развязки, где их можно найти в диалоге;

— в том случае, если эти развязки не удается найти, не доводить дело до конфронтации.

Но долго поработать с Кристофером Примакову не удалось. В начале 1997 года Клинтон подобрал Примакову нового партнера — Мадлен Олбрайт. Авторитетная, уверенная в себе и несколько надменная Олбрайт до назначения государственным секретарем была американским представителем в ООН. Она на восемь лет младше Примакова, родилась в Праге. Ее настоящее имя Мария Яна Корбелова. Она предпочитала называть себя Мадленкой. Ее семья бежала от нацистской оккупации. Войну провели в Лондоне, где она научилась говорить по-английски. Ее отец Йозеф Корбел был советником чехословацкого правительства в эмиграции. После войны он был назначен послом в Югославии, затем представителем в ООН. Когда Мадлен исполнилось десять лет, отец отправил ее учиться в Швейцарию, где она выучила еще и французский. Но через год, в 1948-м, коммунисты взяли власть в Чехословакии. Корбел с семьей попросил политического убежища в Соединенных Штатах.

Олбрайт — дитя холодной войны. Воспоминания о двух бегствах — сначала от нацистов, а затем от коммунистов — никогда ее не покинут. Среди эмигрантов она не единственная, кто добрался до самой вершины. Генри Киссинджер, родившийся в Германии, тоже стал государственным секретарем. Генерал Джон Шаликашвили, родившийся в Польше, стал председателем комитета начальников штабов американской армии. Но она первая женщина, которая достигла такого поста. Олбрайт однажды сказала:

— Моя жизнь сложилась фантастическим образом. Я приехала в Америку, когда мне было одиннадцать лет, и передо мной раскрылись все возможности. Я и есть зримое выражение американской мечты.

Несколько кокетничая, Мадлен Олбрайт говорила, что достигла успеха не благодаря своим талантам в дипломатической сфере или большому интеллекту: