Возвращайся, сделав круг - Александр Трофимов

И промахнулся. Что еще хуже – я замер, как дурак, пытаясь понять, как это могло получиться. Додумывал я уже лежа на земле – вторая подсечка была отличной. Я вскочил, ударил вслепую, присел, всматриваясь в темноту. И понял, что же спасло ее в первый раз, – меня отвлекло платье. Оно висело на кусте в паре метров от обрыва. Я хлопал глазами ровно до третьей подсечки – чем-то ей до безумия нравилось сбивать меня с ног.

На этот раз я успел ее схватить. Повалившись в траву в третий раз, я оправдывался тем, что не так-то просто сохранить хладнокровие, наткнувшись руками на голое тело.

Когда она подрубила мне колено и в падении нанесла неожиданно мощный удар ногой в грудь… Только злость помогла мне подняться, прыгнуть, свалить ее на землю и даже не одернуть руки, наткнувшись на голую разгоряченную кожу. Последнее, конечно же, было самым сложным…

Несколько минут мы лежали, переводя дыхание и глядя друг другу в глаза. Я медленно ослабил хватку, освобождая ее руки. Она медленно обвила мою шею и поцеловала, будто боялась обжечься. А потом, словно срываясь, поцеловала снова – жадно, безудержно. Я сжимал кулаки и рвал ни в чем не повинную скрипучую траву.

Она не останавливалась, я чувствовал касания ее языка – такие короткие, отрывистые, мечущиеся. Словно она пыталась рассказать, объяснить что-то, скользя по моим губам, щекам, шее… Я чувствовал, как тело обмякает, слабеет, повисая на ее руках, ее поцелуях. И руки, которые не в силах был обжечь кипящий океан или огонь храмов – они будто снова научились чувствовать жар, они плавятся на ее коже, каплями, звенящими ручьями скользя по раскаленному бархату… Словно учтивый восточный ветер баюкает ветку сакуры, уснувшую на его плече.

– Ки…

Она повернулась, уронив прядь своих волос мне на лицо. Казалось, они светятся в темноте. Я спросил как можно нежнее:

– Ки, какого черта мы делаем?

Она заворочалась под своим платьем, укрывшим нас обоих.

– Не знаю, наверное, маленького милого чертика… Только для нас двоих.

Я прижался к ней всем телом.

– Я ведь люблю тебя, младшая…

– Это проблема?

– Это…

Я не знал, что сказать. Она усмехнулась и, заерзав, перевернулась на спину. Несколько минут она лежала не шелохнувшись, только едва шевелила губами, словно считая яркие звезды над нами.

– Тебе стоит больше читать, Мон.

– Это сказали звезды?

– Нет, сегодня они молчат и слушают…

– Хорошо, что они не смотрят.

Она приподнялась на локте и долго смотрела мне в глаза.

– Перестань… Или ты мне больше не брат.

– Хорошо, просто…

Она так же внезапно успокоилась и улеглась обратно. Я никогда не смогу ее понять.

– Голубая кровь, братишка… С ней всегда были одни и те же проблемы. Она часто проливалась, часто смешивалась и плохо свертывалась.

Она хихикнула.

– Ты бредишь, сестричка…

– Вырождение династий… Представляешь – всех… царских, королевских, имперских… Одно и то же. Всегда. Все как тысячи лет назад.

– Я, в отличие от тебя, не люблю сказки…

– Для того чтобы полюбить сказки, нужно сначала прочитать правду – все, что творилось, пока менестрели, барды или странствующие монахи рассказывали о драконах и колдунах… иначе ты не поймешь, в чем прелесть сказки.

– Ты хочешь рассказать мне сказку?

– Нет. Я хочу, чтобы ты знал – это тоже закон. Не тебе его стыдиться и не тебе его менять.

– О чем ты?

Она уже засыпала. Ее голос становился все более тягучим, уплывал куда-то.

– Нас просто слишком мало. Всегда – слишком мало. И все, что нам оставляют, – это прятаться друг в друге, чтобы не сойти с ума. Нам просто не перешагнуть эту линию, проведенную нашей голубой кровью, Мон.

Она заснула, а я еще долго лежал и считал яркие звезды, которые молчали, слушали и… смотрели.

Я старался не отводить взгляд.

> Resumeplaybackfromthelastscene

Мы взяли флагман. Все сторонники Лерца устранены, «бледные» переназначены на их посты, все, способные занять нашу сторону, оповещены о вступлении в должность нового командования и сдобрены порцией легенд. Адмирал Герберт собрал всех «неопределившихся» в большом зале и завел долгую речь, смысл которой я уловить не смог.

Все, что меня волновало, это происходящее там, за пеленой, укрывающей Сердце Орла. Теперь мы не имели ни малейшего шанса узнать, что там происходит.

Раз за разом я отчаянно пытался пробиться сквозь пелену вокруг Лерцевского корабля, но сверхчувства тонари не могли проникнуть за щит. Внутренняя связь с оранжереей так и не ожила.

– Тим, эскорт начал разгон к Иоле. Я сообщил на базу, они начали разморозку принцессы. Флагман под нашим контролем, защиту мы отключим, как только ты достигнешь шлюзов. Даю семиминутную готовность, как понял?

Я разлепил высохшие губы, прошептал, не отрывая взгляда от пелены, окружавшей Сердце Орла, оранжерею, Лерца и Ти-Монсора. А возможно – уже только одного из них…

– Понял тебя, Яано. Принято «семиминутная готовность»… Лерц отключил связь, как только Мон выдвинул ультиматум… Теперь, когда флагман наш, вы можете пробиться туда? Хотя бы подключиться к системам наблюдения напрямую.

– Нет, Тим. Это полностью автономный корабль, он и построен с учетом того, что флагман может быть захвачен. Мы можем только ждать.

Я сжал зубы.

– Почему он отключил связь?

– А как ты думаешь, Тим? Мон только что сообщил, что на флагмане остались одни предатели – думаешь, он позволит им насладиться сценой своей капитуляции?

– Почему так долго? Они что, решили отметить развязку? Все, что от него требовалось – согласиться, поставить свой отпечаток и отправить сообщение о своей отставке Императорскому Совету – какого черта они молчат?

– Не знаю, Тим. Возможно, он еще думает. Лерц не из тех, кто так просто признает поражение.

Я не выдержал.

– Тогда какого черта мы решили, что он вообще на это пойдет?

– Вероятность мала, но она есть. Он понимает, что если не сдастся, если попробует бежать – ему все равно конец. Он сильно осложнит нам жизнь, но это только отсрочка. Единственный шанс для него – это сдаться сейчас… Тим, пять минут. Ки-Саоми уже пришла в себя, сейчас ее готовят к вылету.

– Принято «пять минут»…

Я по-прежнему всматривался в окутывавшую кораблик Лерца пелену. Ты выберешься, Мон. Ты должен выкарабкаться оттуда – живым и здоровым. Я разрешаю тебе только пару царапин. Хорошо – две глубоких царапины, тебе подойдет? Так, чтобы не бросались в глаза. Хотя можно даже и наоборот – ты ведь вернешь Броку тело, а он любит гордиться всякими глупостями. Точно – ты выберешься, вернешь тело Броку, себе заберешь это, а мне вырастят клона – и все, наконец, станет на свои места. Брок будет Броком и будет гордиться твоими двумя глубокими царапинами – скажет, шикарный подарок, Мон, две царапины от самого Лерца, я вошел в историю, спасибо, Мон. А я буду в теле двенадцатилетнего клона, буду учить его ходить, и все такое. Мне пойдет – я же и есть твой глупый двенадцатилетний клон. И я буду шепелявить поначалу и ничего не уметь. Это ведь так здорово – ничего не уметь, это значит – все впереди. А ты снова будешь в своем теле, прищуришь вот эти самые оранжевые глаза и криво ухмыльнешься вот этими вот губами. Я их все искусал, уж прости. Но ты застрял там с этим своим дорогим другом, и вы там болтаете о том, о сем, а я сижу в нашем кораблике, и мне немного не по себе. Нервных клеток тебе пожгу, но тут ты сам виноват. Нельзя так надолго оставлять своего дурачка-брата одного. Ты давай выбирайся оттуда. Выходи. Я вижу этот твой выход – ты идешь с гордо поднятой головой, уже не как пленник, как герой… Все это чушь, конечно, ты просто выйди. Можешь – совсем не гордо, и не как герой. Пусть ничего не кончится, пусть Лерц улетит и доставит нам эти проблемы, а мы будем гоняться за ним по всей галактике, да что там – по всей метагалактике, по параллельным вселенным… Главное, вместе. Просто выйди оттуда – не так уж это и сложно. Всего-то какая-то сотня метров. Ни за что не поверю, что это так сложно – пройти какую-то дурацкую сотню метров.