Моя пятнадцатая сказка - Елена Свительская

— Маттэ, Кэйскэ!(6)

Почему-то Сергей Петрович обернулся, будто бы окликнули именно его. И растерянно посмотрел на недавнего врага.

— Маттэ, Кэйскэ! — сказал Виталик еще громче, — Маттэ… кудасай…(7)

— Наркоман хренов! — проворчал Петренко, — Малолетка, а уже…

Тут сухонькая старушка на одном дыхании выдала настолько цветистую и нецензурную тираду о том, что из-за склочного взрослого ее ученик свихнулся, что все отшатнулись. После того случая Вера Алексеевна долго занимала первые места в анонимных школьных хит-парадах самых жутких и милосердных учителей. Даже Петренко-старшего, вообразившего себя непогрешимым, тогда пробрало до глубины души: он ярко покраснел. И поспешно ушел.

Закат раскрасил кровью небо над разрушенной крепостью и останками замка. Жгучий огненный диск, обессилев, пошел вниз, намереваясь то ли разбиться о землю, то ли утонуть в небе. Холодало. Воин, распоротая рана на щеке которого только-только начала запекаться, угрюмо шел между двух рядов крестов с распятыми людьми. Он не смотрел на осужденных. Плечи его были опущены, словно жуткая тяжесть пригибала его к вытоптанной дороге. Один из осужденных вздрогнул и с трудом разлепил веки, когда мимо него прошуршала чья-то одежда:

— Маттэ, Кэйскэ!(6) — хрипло позвал он.

Рука охранника еще судорожнее сжалась на рукояти катаны.

— Маттэ… — голос умирающего дрогнул, — Кудасай…(7)

Самурай резко развернулся.

— Судзуки о мита но?(8) — едва слышно спросил умирающий.

— Айцу о минакатта дзо,(9) — проворчал охранник.

И, повернувшись к осужденному спиной, продолжил свой путь, уже ни на чьи крики и стоны не реагируя. Костяшки пальцев, судорожно вцепившихся в рукоять его катаны, побелели. Глаза были пустые… и мертвые… лицо превратилось в каменную маску… Кажется, он умер сам, до того, с кем говорил…

Отношения между Максимом и Виталиком оставались напряженными до десятого класса, до того, как Петренко-младший неожиданно бросил школу. К тому времени от былого добродушного и дружелюбного Максима почти ничего не осталось: после выздоровления он замкнулся и все время беседовал с книгами. Петренко-старший промолчал, что в десятом классе сын опять совершил какой-то мелкий проступок, а потом, получив очередную порцию упреков и укоризны, схватил икону с отцовского комода — и разбил об пол. Точнее, отец опять дурно отозвался о бывшей жене, а нервы Максима не выдержали. Вот он и разбил одну из икон, которыми его родитель так дорожил. И выбежал вон.

Едва захлопнулась дверь за Максимом, Петренко-старший сполз на пол. Он невидяще смотрел на обломки, пока ночная тьма не спрятала их. Максим домой так и не вернулся…

Максим долго шел по улице. Он не понимал, куда идет… Казалось, что его жизнь — как чистый лист бумаги. Нет ничего в прошлом. И в будущем ничего нет. Он шел… Он вроде бы был живой… Но почему-то ничего не чувствовал…

— Нобору, ты правда считаешь, что это хорошая идея? — тихо спросил Судзуки, вертя в руках короткий меч, извлеченный из ножен, — Думаешь, этот заграничный бог, чьи служители допекают нас своими нравоучениями, действительно стоит того, чтобы отказаться от религии наших предков?

— Чем же тебе не угодил Иэсу(10)? — возмутился молодой мужчина, сидящий за низким столиком напротив него.

— Его служители хают всех других богов. Кричат, что наши предки будут гореть в аду, поскольку не знали Иэсу и не молились ему. Служители Будды, не смотря на свое рвение, однако же не столь рьяно нападают на ками и богов, которым поклоняются в других храмах.

— Я покажу тебе, какой это славный бог! — пылко сказал Нобору, стукнув чашей по столу, — Это… ты не представляешь, какая эта вера… какой бог… для него все равны! Он призывает заботиться о людях! Он ценит добрых людей! Я… я покажу тебе и Кэйскэ, когда он приедет, какой это славный бог!

— Уж лучше бы о наследниках подумал! — вздохнул его приятель.

— А ты…

Судзуки задумчиво улыбнулся.

— Она красивая? — заинтересовался Нобору.

— Нет… у нее обыкновенное лицо. Но она добрая и заботливая. Я встретил ее в лесу, помог дотащить тяжелую ношу. Она меня очень вкусно накормила и долго рассыпалась в благодарностях. И я пообещал, что всегда буду о ней заботиться и защищать ее, — лицо у молодого самурая стало мечтательным.

— Надеюсь, вскоре покажешь мне своего сына! — Нобору, ухмыльнувшись, потянулся через стол и хлопнул друга по плечу.

Мужчины, сидящие за их столом и соседними, захохотали.

— А позже хочу женить своего сына на твоей дочери, — продолжил молодой воин, — А свою дочь отдам за сына Кэйскэ. Так наша дружба обрастет еще и кровными узами.

— Барсук еще в норе сидит, а они о цене торгуются! — хохотнул кто-то.

— Я собираюсь долго жить, — усмехнулся Нобору, — Хочу успеть сделать все, что задумал.

Небо в тот день было очень светлое, пронзительно голубое и чистое… Слишком чистое…

— Кто там? — устало спросил Петренко-старший, открывая внутреннюю дверь.

— Я — Виталий Звенигородский! — бодро доложил юноша за дверью и затараторил, надеясь быть услышанным, пока внутренняя дверь не закрылась, — Ученик восточного факультета и будущий ученый-историк. Интересуюсь историей Японии. Пишу диплом на тему восстания на полуострове Симабара. Это с японского острова Кюсю.

— А я-то тут причем? — проворчал хозяин квартиры.

— Ваш предок, Судзуки… К несчастью, неясно, имя это или его фамилия… Он был среди второстепенных или третьестепенных участников восстания… — продолжил докладывать незнакомец.

— Быть такого не может! — возмутился Сергей Петрович, — Все мои предки — чистые славяне! И православные! — и защелкал замком, собираясь отрезать себя дверью от навязчивого парня.

— А как же ваш сын?! — отчаянно проорал нахальный гость, отчего рука хозяина замерла на ручке, — Разве Максим похож на чистого славянина?! — и, пользуясь временным замешательством мужчины, продолжил строчить предложениями: — Мы с ним несколько лет учились в одном классе! Я его вдоволь рассмотрел! Хоть у него и двойные веки, хоть форма глаз как европейская, однако ж глаза у него почти черные! Волосы толстые, жесткие! А какие у него скулы? Неужели, не заметили, что они похожи на скулы азиатов?! А еще он невысокий, узкоплечий! И, когда все наши парни уже гордились появляющейся бородой, он еще был как мальчишка! А его лицо?! Он же выглядел немного младше своих лет! Надо быть слепым, чтоб не заметить влияния азиатских генов! Конечно, он не чистокровный азиат: уже сколько веков прошло. И теперь в нем лишь отголоски от предков, но…

— Ну-у… — слабо промычал потрясенный Петренко.

И Виталий, почувствовал слабину, добил его:

— А кинжал Судзуки с иероглифами все еще у вашей семьи? Я читал о нем в архиве.

— Это царапины! — сдавленно отозвался мужчина.