Маятник Фуко - Умберто Эко

— Впечатляюще, — оценил Гарамон. — В нашу прекрасную историю металлов эти вещи обязательно должны быть включены, Казобон! И не говорите, что вода — это не металл. Больше воображения, черт возьми!

— Простите, — обратился Бельбо к Алье, — но вы представили аргумент post hoc ergo ante hoc. To что следует за причиной, уже предшествовало ей.

— Не стоит рассуждать линейными категориями. Вода в этих фонтанах ведет себя иначе. Не поступает так и природа, поскольку она не обращает внимание на время. Время — это изобретение Запада.

По дороге мы встречали других гостей. При виде некоторых из них Бельбо подталкивал локтем Диоталлеви, а тот шепотом комментировал: «Да, похожи на герметистов».

Именно среди паломников, похожих на герметистов, я повстречал господина Салона с улыбкой суровой снисходительности на лице. Держался он несколько обособленно. Я улыбнулся ему, и он ответил мне тем же.

— Вы знаете Салона? — спросил Алье.

— А вы? — ответил я вопросом на вопрос. — Что касается меня, то это совершенно естественно — я живу возле его мастерской. Что вы о нем думаете?

— Я мало его знаю. Некоторые из друзей, которым можно полностью доверять, говорят, что он — осведомитель полиции.

Вот почему Салону было известно о Гарамоне и Арденти. Какая же связь могла существовать между Салоном и Де Анжелисом? Однако я ограничился вопросом:

— А что может делать осведомитель полиции на таком приеме?

— Осведомители полиции ходят повсюду — ответил Алье. — Любое событие, о котором можно затем сочинить информацию, может стать для них полезным. Чем больше знает полиция — или же делает вид, что знает, — тем она сильнее. Неважно, насколько эти сведения правдоподобны. Самое главное, обратите внимание, — обладать тайной.

— Но зачем сюда пригласили Салона? — поинтересовался я.

— Друг мой, — промолвил Алье, — возможно, потому, что наш гость следует золотому правилу разумного рассуждения, которое гласит, что каждая ошибка может оказаться мимовольной носительницей истины. Настоящему эзотеризму не страшны противоречия.

— Вы хотите сказать, что в конце концов все эти люди приходят к взаимному согласию?

— Quod ubique, quod ab omnibus et quod semper. Инициация открывает горизонты непреходящей философии.

Так, философствуя, мы достигли вершины террас и оказались в начале дорожки, ведущей через раскидистый сад ко входу в здание — то ли это была вилла, то ли небольшой замок. При свете самого большого факела, водруженного на колонну, мы увидели девушку, одетую в голубое, усеянное золотыми звездами платье, которая держала в руке трубу наподобие той, в которую дудят герольды в оперных спектаклях. К плечам девушки были прикреплены два больших белых крыла, украшенных миндалевидной формы узорами, которые были помечены в центре точкой, поэтому при определенном усилии воображения их можно было принять за глаз — совсем как в церковных мистериях, в которых ангелы выставляют напоказ свои крылья из папиросной бумаги.

Мы увидели профессора Каместра, одного из первых сатанистов, посетивших нас в издательстве «Гарамон», ярого противника Порядка Храма Восточного. Узнали мы его с трудом, поскольку он был одет, как нам показалось, довольно-таки странно, однако, как объяснил Алье, вполне в духе происходящего события: его тело было обернуто в белое льняное полотно, перевязанное красной лентой, которая перекрещивалась на груди и на спине, а на голове красовалась странная шляпа, по форме напоминавшая головной убор XVII века, в которую он воткнул четыре красные розы. Он опустился на колени перед девушкой с трубой и произнес несколько слов.

— Воистину, — прошептал Гарамон — на небе и на земле есть еще много вещей…

Мы прошли под украшенным узорами порталом, который напомнил мне вход на кладбище Стальено, Вверху, над сложной аллегорией в неоклассическом стиле, я увидел выгравированные слова: CONDOLEO ET CONGRATULOR.

Внутри было многолюдно и оживленно, гости толпились у буфета, устроенного в большом вестибюле, откуда две лестницы вели на верхние этажи. Я заметил другие знакомые лица, в числе которых был Браманти и, к моему удивлению, командор Де Губернатис, ПИСС, выпотрошенный Гарамоном, хотя, по всей видимости, ему еще не обрисовали ту ужасную перспективу, когда нужно спасать все экземпляры своего шедевра, пока их не пустили под нож, поскольку он сразу же направился навстречу моему патрону, еще издали жестами проявляя почтение и признательность. Алье тоже удостоился знаков почтения, но со стороны низкорослого человечка с фанатичным взглядом, который бросился к нему. По ярко выраженному французскому акценту мы узнали в нем Пьера, того самого, голос которого слышали через портьеру кабинета Алье, когда он обвинял Браманти в колдовстве.

Я подошел к буфету. Там стояли графины, наполненные разноцветными жидкостями, происхождение которых я не смог определить. Я налил себе желтого цвета напиток, показавшийся мне вином; с привкусом старой наливки, он оказался не так уж плох и при этом довольно-таки крепок. Возможно, в него было что-то добавлено: у меня начала кружиться голова. Вокруг толпились герметисты, а рядом с ними виднелись суровые лица вышедших в отставку префектов; до меня долетали обрывки разговоров…

— На первой стадии ты должен научиться связываться с другими умами, затем передавать иным существам мысли и образы, заряжать местность эмоциональными состояниями, обрести власть над царством зверей. На третьем этапе попытайся спроецировать своего двойника на любую точку пространства: биолокация, как у йогов, ты должен одновременно явиться в нескольких разных обличьях. Затем нужно перейти к сверхчувственному познанию растительных эссенций. И наконец, попытайся раздвоиться: здесь речь идет о том, чтобы постичь теллурическую связь тела, о том, чтобы раствориться в одном месте и появиться в другом, но полностью, повторяю, а не просто как двойник. Последняя стадия — продление физической жизни…

— А бессмертие…

— Не сразу.

— А ты?

— Для этого необходима концентрация. Не скрою, это ужасно трудно. Знаешь, мне ведь уже не двадцать лет…

Я нашел свою компанию. Они входили в комнату с белыми стенами и закругленными углами. В глубине ее, словно в музее Гревена (только в этот вечер в моем воображении возник образ алтаря, который я видел в Рио в шатре умбанды), стояли две восковые статуи почти в натуральную величину, прикрытые блестящей материей, достойные разве что очень скверного бутафора. Одна из фигур представляла восседавшую на троне даму, облаченную в безупречное или почти безупречное платье, усеянное блестками. Над ней свисали на нитках создания неопределенной формы, похожие на войлочные куклы Ленчи, которые некогда служили украшением. Из усилителя, установленного в углу, доносились далекие звуки труб. Они были приятны, возможно какое-то произведение Габриэли, так что аудитивный эффект был намного лучше визуального. Справа, рядом с позолоченными весами, находилась еще одна женская фигура, одетая в кармазиновый бархат, подпоясанная белой лентой, с лавровым венком на голове. Алье объяснял нам значение каждой представленной здесь вещи, но я солгал бы, сказав, что слушал его внимательно. Меня больше интересовало выражение лиц многочисленных гостей, которые переходили от статуи к статуе, проявляя почтение и восторг.