100 великих олимпийских чемпионов - Владимир Малов

Об этом Сальникову в 1985 году и заявил Игорь Кошкин, ставший к тому времени главным тренером сборной СССР. Вероятно, он был искренне убежден в этом. Того же мнения была и Федерация плавания СССР.

Тогда Сальников сделал то, что от него меньше всего ожидали – стал тренироваться под руководством своей жены Марины – специалиста по медико-биологическим проблемам. Некоторое время она работала в научной группе спринтеров сборной команды легкоатлетов СССР, а потом и со сборной страны по плаванию. Когда пришло время, Марина стала для мужа и тренером, и врачом, и массажистом.

Тут-то и пришла пора для насмешек и зубоскальства, все это Сальникову пришлось испытать в полной мере. А еще он, конечно, знал, что старые соперники уже не принимают его в расчет.

Пришла пора отправляться в Сеул, на игры XIV Олимпиады. Решение участвовать в них или нет руководство олимпийской сборной, учитывая его прежние заслуги, оставило за самим Сальниковым. Многие надеялись, что он одумается и поедет в Сеул туристом.

А он решил выступить – на своей коронной дистанции 1500 метров вольным стилем.

Предварительный заплыв состоялся 24 сентября 1988 года. Что происходило во время него, а потом и в финальном заплыве, конечно, никто бы не смог рассказать лучше самого Владимира Сальникова:

«Выстрел я «поймал», не засиделся на тумбе. Полностью контролировал ход заплыва. Отработал километр. По ходу нюансировал технику гребка, благо самочувствие позволяло и это. До того занялся собой, что несколько «сотен» прошел без контроля по табло. Когда очнулся и бросил взгляд вверх, то не поверил: плыву слишком быстро. Нужно сбросить скорость, иначе не успею восстановить силы к финалу. Это удавалось плохо, что в моей практике ранее не встречалось: никак не мог замедлиться!

А вот и финиш. 15 минут 07,83 секунды! Быстрее, чем в предварительном заплыве Игр-80.

Похоже, мой результат и для соперников, и для тренеров прогремел громом отнюдь не местного значения. Допускаю, что они «обалдели», не зная, на каком пределе я заставил себя именно так выступить в предварительном заплыве. Только вышел из воды, как нахлынула волна поздравлений. Спортсмены, тренеры, болельщики, мои вчерашние и сегодняшние соперники – все желали успеха. Конечно, было приятно, но пришлось срочно заставить себя втиснуться в антиэмоциональный корсет. Чересчур многое было поставлено на карту. Практически вся моя спортивная судьба – 20 лет, отданных плаванию. Еще в Москве я решил: олимпийский старт в Сеуле станет последним в моей биографии действующего спортсмена. Очень хотелось уйти достойно, и в те минуты, за 36 часов до финала, готовил себя к борьбе.

Объявили наш выход. Шум неимоверный. Но ни аплодисментов, ничего другого уже не слышал. Мозг блокировал все, что могло отвлечь.

Итак, по 1-й дорожке плывет мой старый знакомый югослав Петрич; по 2-й – юный поляк Подкошельны; по 3-й – Пфайфер; по 4-й – Цетлински; по 5-й – я; по 6-й – Дасслер; по 7-й – Хенкель; по 8-й – англичанин Бойт. Чувствую, как поднимается пульс. Стараюсь всеми силами сохранить спокойствие.

Спасает старт. Ощущаю приятную свежесть воды. Первая мысль – только не зачастить, сохранить ясность восприятия происходящего. Главные задачи – оптимальная тактика прохождения дистанции, и максимально экономичная техника, чтобы хватило сил на все полтора километра, абсолютный контроль, все то, что многократно отрабатывалось на тренировках. А о победе не думал. Вообще не думал о том, какое место займу. Знал, что отдам все силы, всего себя в этом заплыве, решающем заплыве всей моей жизни.

Как и предполагал, с первых же метров дистанции вперед ушел Цетлински. Пропустил его на полкорпуса вперед, сохраняю короткую дистанцию, чтобы сразу отреагировать, если он предпримет рывок. Чуть-чуть отстал Дасслер.

Позади 500 метров дистанции. Скорость чувствую. По электронному табло проверяю себя, расхождений нет. Даже повороты – моя ахиллесова пята – пока получаются как надо.

После 600 метров начинаю «доставать» Мэтта Цетлински. Он упирается, не хочет сдавать позиции. Я его понимаю. Сколько раз бывал в подобных ситуациях, и не вспомнить. Их психологически трудно пережить. В мозгу замыкаются какие-то оголенные провода, и ты, ломая тактику и технику, рубишься насмерть. И напрочь забываешь, что еще плыть и плыть! И в конце концов «убиваешь» сам себя. Но мне важно оторваться от преследователей как можно дальше. Сколько метров этой гонки выдержит Мэтт, я не знаю.

700 метров. Выигрываю совсем чуть-чуть. Неужто переоценил себя? Мне тяжело. Знаю, Цетлински тяжелее во сто крат. Он ломается и начинает медленно отставать.

После 900 метров продолжаю наращивать скорость и вижу, как сдает американец. Корпус преимущества – это лишь начало. Потерял из виду Пфайфера. Не слышу Дасслера. Он где-то позади, но у него свой план. Начинаю чувствовать усталость. Теперь – повышенное внимание технике. Наступает момент, когда необходимо большее расслабление: или в самом гребке, или в проносе рук.

Штефан Пфайфер «подбирает» Цетлински. Погоня за мной не прошла для Мэтта бесследно, этого и следовало ожидать.

1000 метров. Нервы правой руки будто обнажены. Чувствую каждую клеточку. Это первый звонок к тому, что скоро обрушится страшная усталость. Надо поспешить. Отрыв в два корпуса от Пфайфера, конечно, неплохо, но хватит ли его? Если на финише Штефан или Уве Дасслер окажутся в непосредственной близости, то мои шансы будут равны нулю. У этих ребят на порядок выше скоростной запас, и они, конечно, им воспользуются не задумываясь. Главное – не дать им этого шанса.

1300 метров. Началось. К ногам и рукам привязали по гире. Это уже не плавание – это вспахивание целины. Скоро наступит критическая точка. Только бы не подвело тело. Начинаю терять на поворотах. Усталость обрушилась, как южная ночь – мгновенно становится темно. Твержу себе: техника, техника, техника. Изменяю траекторию проноса рук и их движение в воде. Акцентирую нагрузку то на одну группу мышц, то на другую. Помогает. Вес гирь уменьшается. Жаль, что не надолго. Ничего не слышу и не вижу вокруг – ни трибун, ни преследователей. Хотя и помню, что Пфайфер где-то рядом. Интересно, где Дасслер?

Где-то на середине предпоследней 50-метровой прямой понял, что умираю. Наступило даже не равнодушие, а отупение. Мышц у меня не было. Никаких. Руки и ноги работали сами по себе. Но если сию секунду они хоть как-то действовали, то в следующую могли и прекратить работу. Что делать?

Ничего другого не придумал, как впился зубами и нижнюю губу. Боли не ощутил. Но чуть-чуть полегчало.

Последние 50 метров. Я не видел, но каким-то шестым чувством ощутил, как неумолимо приближается Штефан Пфайфер и как врубил свой знаменитый рывок Уве Дасслер, торпедой мчась на финиш. Успокоил себя: если не умру, то им меня не догнать. Сегодня – мой день! Момент, когда ткнул эту самую стенку, не помню. Но что пришлось вцепиться в нее, чтобы не пойти ко дну, запомнил очень хорошо. Что было после?

Дальше все – как в тумане. Хотя мозгом, наверное, понимал, что выиграл. Даже рук не чувствовал, когда попытался вскинуть их. Идиотское состояние: поднимаю руки поприветствовать публику, а их не чувствую, кажется, что висят плетьми.