Дороги богов - Галина Львовна Романова

Рядом зашуршала трава, и не оборачиваясь Тополь угадал Волчонка. Недоносок присел на комель березы, обхватив колени руками, и уставился на реку. Нева уже ушла обратно в берега и текла мирная и спокойная, как всегда.

Тополь покосился на него.

— Она может упасть, — сказал он. — Берег крутой!..

Его самого поразили вырвавшиеся у него слова, но Волчонок удивил его еще больше. Мальчишка обернулся на цепляющиеся за берег корни и ответил:

— Не упадет!.. Она сильная и хочет жить!

В его словах почудился вызов. Что знал Недоносок? Стоял ли на Дороге богов или просто сказал первое, что пришло в голову?

Тополь обернулся на Волчонка. Тот упрямо сидел на комле березы, поглаживая ствол рукой. Кованый оберег-ворон висел у него на шее. Почувствовав взгляд вожака, он оглянулся и прикрыл фигурку ладонью.

— Это у меня осталось от матери, — виновато объяснил он. — Я не хотел никому показывать…

— Носи-носи, — быстро кивнул Тополь. — Хорошо, когда есть память… Мне вот от своей матери ничего не осталось!.. А что ты знаешь о нем?

Волчонок отнял ладонь, разглядывая оберег.

— Мама рассказывала мало, только когда я спрашивал об отце… Я не понимал, почему его нет с нами. Она объясняла, но я был мал и не запоминал ничего, кроме того, что он был воином из чужой страны и принадлежал к роду Волка. Поэтому меня и назвали Волчонком… Может быть, он был викингом — у них ведь тоже почитают воронов…

— Твоя мать… она умерла…

— Ее убили — это я знаю точно. — Волчонок поджал губы. — Мне сказали на капище, где мы жили, пока она была жива… И убили те самые викинги… может, и мой отец…

Тополь почувствовал холод при этих словах отрока.

— Я не знаю, где и как умерла твоя мать, — осторожно молвил он, — но точно знаю, что твой отец не мог этого сделать. Когда тебе было четыре лета, — он помедлил, подбирая слова, — он был слишком далеко…

— И ничего не знал о нас с мамой?

— Не суди его… он не мог…

— Лучше бы он умер! — неожиданно воскликнул Волчонок. — Умер на самом деле, чтобы я хоть знал, что он ни в чем не виноват!.. А мог или не мог… Знаешь, вожак, — он сполз с дерева и подсел ближе, — я ведь сперва хотел его отыскать — ну, когда меня выгнали из Нового Города! Я решил так, чтобы было куда идти… Но потом подумал: а вдруг мы пройдем мимо и не узнаем друг друга? Он же меня никогда не видел, как и я его… Да и что я ему скажу?

— И что он скажет тебе, — кивнул Тополь.

Волчонок взглянул на него с радостной благодарностью:

— Лучше пусть у меня совсем не будет отца, которого я не знаю, ведь уже есть ты, вожак!

Выносить этот восторженный взгляд Тополь больше не мог. Поднявшись, он широким шагом пошел, почти побежал по крутому осыпающемуся склону вниз, к берегу Невы.

После того случая он уже не мог, да и не хотел не замечать Волчонка. У него достало сил и терпения больше не возвращаться к этому разговору — и так уже ясно, что Недоносок затаил обиду на отца и привязался к вожаку именно потому, что не считал его таковым. Тополь исподтишка любовался парнишкой — его удалью, сноровкой, силой и ловкостью, жадно отыскивая в его еще по-детски округлом лице знакомые черты. Тот бегал за вожаком, как собака, заглядывал в рот, ловя каждое слово, и расцветал в улыбке, если Тополю вздумывалось обратиться к нему. Подорвать правдой такое доверие вожак не мог — пусть уж лучше живет как привык. Если с вожаком что и случится, то только после того, как Волчонок пройдет Посвящение. А тогда стая его не выдаст — это будет семья покрепче той, которую он сам не мог дать Недоноску. А так порой хотелось, чтобы мальчишка называл его отцом! Хоть раз!.. Но стоило подумать об этом, как в памяти неумолимо вставали все недобрые предчувствия — Суд богов свершился. Осталось узнать, каков вынесенный ими приговор. Не окажется ли лучшим, чтобы Волчонок вовсе не привыкал к нему как к родному человеку — не так страшно будет потерять…

После встречи лета, когда отзвучали в лесах последние птичьи голоса, для отроков наступили горячие деньки. Неумолимо подходило время Посвящения, и выученики с их наставниками тратили последние дни и часы, изнуряя себя в борьбе и ратных забавах.

Наконец этот день настал.

Живя в Йотунхейме, лесовики посвящали молодежь в воины в самые первые дни лета, перед началом набегов. Двенадцать лет жизни среди словен, бок о бок с чужими народами, изменили обычай. Теперь отроки получали воинские пояса позже чуть ли не на три седмицы — перед светлой Купальской ночью, когда солнцеликий Даждьбог празднует свою свадьбу с Девой Зарей. На другое же утро Месяц, соблазненный красотой юной жены Солнца, похитит ее, заставив Даждьбога горевать в одиночестве и в скорби о потерянной любимой, и начнет уменьшать дни, удлиняя ночи. Именно в эти, самые короткие в году ночи лесовики в прежние времена и отправлялись к соседям за девушками. И, услышав от словен давнюю быль о любви и ревности богов, с легкостью изменили обычай.

Переменился и сам обряд. Когда-то давно посвящаемых отроков — а воином у лесовиков считался каждый мужчина, проживший на земле пятнадцать лет, — ждали тяжелые испытания, из которых не все выходили живыми. Теперь нравы смягчились, что было не по нраву тем, кто обретал звание воина по старинке.

Делали так: сперва мальчишек, одетых в смертные белые рубахи, на несколько дней запирали в темной тесной землянке, где они должны были в тесноте и мраке ждать начала, постясь и словно умерев для мира. Яму-землянку заваливали землей и камнями наподобие могилы, и матери посвящаемых рыдали и резали себе руки, окропляя кровью насыпь. Их дети умирали — чтобы родиться вновь.

Потом ночью землянку разрывали. Полусонных и уже начинающих задыхаться в тесноте мальчишек вытаскивали наружу, завязывали им глаза, бросали поперек седел и мчали в чащу. Там всадники сваливали свою ношу на полном скаку в траву — и удирали. Иногда посвящаемых еще и связывали. Каждый подросток должен был сам освободиться и самостоятельно вернуться домой.

Тем временем опытные воины поджидали посвящаемых на всех тропках и миновать засады запрещалось, ибо они были призваны мешать отрокам вернуться в селение. Кроме того, необходимо было сперва добыть оружие — только победив одного из старших воинов и забрав себе его оружие, мальчишка мог показаться на глаза старейшинам. Иногда приходилось убить старшего, но чаще было достаточно обезоружить его. Некоторые отроки гибли в этих поединках, другие не могли отыскать в себе силы и мужества выйти с голыми руками против вооруженного человека и предпочитали навсегда уйти в леса. Третьи побеждали — и становились лучшими из лучших.

Сейчас все было по-другому. Отроков также запирали на день-два в землянки на капише Перуна, чтобы потом выдернуть из земли и увезти в чащу. Их также оставляли где-нибудь, сброшенных с седел, и также оставляли на произвол судьбы. Но теперь уже отрокам не требовалось плутать несколько дней, чтобы вернуться. Каждый заранее знал, в какую сторону надо идти, и, дождавшись рассвета, отправлялся в путь.