Дом на городской окраине - Карел Полачек

— Странный вы человек с вашим мотоциклом, — обиделся инженер, — такую мелочь мы решим в два счета. Я полагал, вы человек широкого размаха, знаете что к чему. Неужели я в вас ошибся? Нет, не верю…

Дворец магараджи стал понемногу пустеть. Смокинги покинули высокие стульчики у стойки. Старые, слабоумные дети уходили в сопровождении здешних девиц. Михелупу показалось, что дипломат косится на их стол. Он решил расплатиться и уйти. Хотелось скорее выбраться на свежий воздух, ностальгически вспоминалась теплая постель.

Но воображение господина с золотыми зубами казалось неисчерпаемым. Он уже забыл о феодальном поместье и начал пылко повествовать о крупной афере с картинами. Он приобрел коллекцию голландских и итальянских мастеров и хотел бы провезти их через таможню. Картинами интересуются долларовые магнаты. Деньги валяются на улице, только наклониться и поднять.

— Это проще простого, — утверждал инженер, — и, так сказать, тут нет ничего противозаконного. Всего-навсего обойти кое-какие формальности…

Рассердившись, Михелуп спросил напрямик:

— Значит, мотоцикл вы купить не хотите?

Инженер пожал плечами и вновь вкрадчивым голосом стал прощупывать карманы бухгалтера. Тут подбежала девица в чепчике и позвала:

— Пан инженер Нуц, к телефону!

— Минутку! — обратился инженер к Михелупу. — Важный разговор. Потерпите. Я сейчас вернусь. — И убежал.

Михелуп откинулся на спинку кресла и стал ждать. Посмотрел на часы. Полчетвертого. Он вздрогнул. Дипломат обходил зал. Прошло несколько минут — инженер не возвращался. Прошло четверть часа. Музыканты стали складывать инструменты.

Подойдя к столику, официант просипел:

— Пан желает расплатиться?

Михелуп кивнул и стал рыться в бумажнике. Он сказал, что пил американский лимонад, — официант назвал такую сумму, что бухгалтер чуть не потерял сознание, но был слишком подавлен, чтобы возражать.

— А тот господин заказывал кюрасо, виски, коньяк, джин, шартрез, вишневку, мокку и суп… — начал бойко перечислять официант, покрывая листок цифрами.

— Какой господин? — удивился Михелуп.

— Тот, что изволил с вами сидеть, — пояснил официант.

— Но простите! — возмутился бухгалтер. — Тот господин заплатит сам. Я его не угощал.

— Мне очень жаль, — возразил официант, — тот господин уже ушел…

— Это невозможно! — простонал Михелуп. — Ведь он сказал, что вернется…

Официант пожал плечами. Бухгалтер встал, застегнул пиджак и энергично заявил, что с господином инженером не знаком, не приглашал его и вообще ему до господина инженера нет никакого дела. И собрался уходить, но официант его задержал.

Подошел дипломат. Внешность его мгновенно преобразилась. С лица сползла приветливая улыбка, черты его отвердели. Дипломат превратился в фельдфебеля. Послали за привратником. Генерал тут же превратился в палача, а официанты — в его подручных. Во дворце магараджи, где должна звучать лишь приглушенная печальная музыка укрытого от глаз струнного инструмента, послышались дикие крики. Генерал схватил бухгалтера за шиворот и стал безжалостно трясти. Дипломат отправился на поиски полицейского.

Испугавшись скандала, Михелуп заплатил. Гардеробщица швырнула ему пальто прямо на голову, а паренек с нежным девичьим лицом, глядя на него, только ухмылялся. Генерал открыл двери и не слишком вежливо подтолкнул его. Бухгалтер вылетел на улицу и, пока не свернул за угол, слышал за спиной хриплую брань человека в генеральской форме.

37

Дневной свет уже мешался с отлетающей ночной тьмой; на фоне бледного неба неясно вырисовывались ветви деревьев, напоминающие рентгеновский снимок человеческого скелета. Из люков канализации поднимался белесый туман. Он льнул к лицу как паутина, Михелуп чувствовал на губах его кисловатый привкус. Веки у бухгалтера были тяжелые, голова пустая, и эхо его шагов гулко ударялось о стены мертвых домов.

Он по памяти шел в сторону Карлина, шел, словно усталая, разваливающаяся на ходу машина. Над городом лежал тяжелый сон, который предшествует пробуждению. Два полицейских размахивали руками, чтобы согреться. Сквозь рваные лохмотья тумана виднелся бледный, призрачный лик луны. Около киоска, где днем продавались сосиски, околачивалось несколько девиц; бухгалтер слышал их грубые голоса и свистящий смех. То тут, то там зажигались окна, гремел ключ в замке, скрипели открываемые двери. День просыпался, но еще не разлепил веки и судорожно зевал. Вдоль улицы протянулись повозки зеленщиков с зажженными фарами. Кони, покрытые парусиной, неподвижно стояли, подбрасывая привязанные к мордам мешки с овсом. Огрубевшими от холода голосами сипло переругивались зеленщики.

Какой-то человек, вынырнув из тумана, подошел к Михелупу и приблизил к его лицу посиневшие, заросшие густым волосом губы. Бухгалтер ощутил его отдающее луком дыхание и запах водки. Человек что-то промямлил о милостыне; не дослушав, Михелуп прошел мимо, а тот потом выкрикивал вслед ему ругательства. Это напомнило бухгалтеру о привратнике в генеральской форме, так бесцеремонно выставившем его за дверь. В его памяти вдруг мучительно зримо встала вся эта отвратительная сцена, когда с ним, мирным и справедливым человеком, обошлись, точно с бродягой, который пытается сбежать, не заплатив по счету. Он видит перед собой директора заведения с искривленной физиономией; снова видит, как его трясут разъяренные корыстолюбивые официанты, а привратник лает на него, будто пес.

Слезы навернулись на глаза Михелупа. Стало жаль себя. Так-то они поступили с бухгалтером типографии, отцом семейства, который всегда шел честными путями, не совершал ничего предосудительного… Поглядели бы на него в тот момент дети и жена, друзья и сослуживцы… Он застонал и вытер глаза рукавом.

Что он такого сделал, чем провинился? Ничем, только хотел продать мотоцикл. В нем поднялась ярость, он ненавидел эту машину, нахально расположившуюся в его прихожей и подобно злому догу стерегущую вход в квартиру. Раскорячился, проклятый! Он тут всех главнее, целую семью под себя подмял, а самого бухгалтера отрезал от всего света. Осудил на одиночество, стал хозяином его судьбы.

«Кюрасо, виски, джин, вишневка, шартрез, коньяк, мок-ка… — бормотал Михелуп. — Все вылакала эта машина, но ей и того мало! Я себе ничего не позволяю, на детях экономлю, нет у них, бедняжек, никакого развлечения, а этот мотоцикл, видите ли, будет прожигать жизнь! Вот приду домой, возьму тетрадь и впишу туда все, что выложил за напитки! А он… нет, чтобы отплатить добром… Зловредный, неблагодарный!»

Так бормотал бухгалтер, и в его помутившейся голове кружился вихрь странных представлений, обрывков, картин и скомканных мыслей. Вдруг ему вспомнилась сказка, которую он читал в книжке своих детей, а может, ему только кажется, что читал? Ирландская или арабская сказка… Один человек продал душу Дьяволу, а тот подсунул ему бутылку, в которой был заперт джин, — мол, дух добудет для него все на свете радости. Его земная жизнь будет исполнена наслаждений, зато после смерти он обречен на вечную гибель. Он может отвратить от себя беды, но только если ему удастся продать эту бутылку другому несчастному и притом взять за нее на геллер меньше, чем дал. Если удастся найти такого безумца — и тот сможет спастись лишь тем же способом. Бутылку с проклятьем нужно продавать все дешевле и дешевле, пока последний владелец вовсе не сумеет ее продать, потому что купил всего за один геллер.