Собрание сочинений. Том 4. Личная жизнь - Михаил Михайлович Зощенко

Перейдем в таком случае к истории. Посмотрим, чему история учит немецких детей.

В учебнике истории Герберта Гебеля сказано:

«Французов уже вряд ли можно считать народом, принадлежащим к белой расе, ибо около шестой части населения Франции состоит из негров».

Если французы — негры, то интересно узнать, что сказано про славян.

В этом же учебнике Гебеля вот что сказано про славян:

«Славяне первоначально принадлежали к северной расе, но уже в древнейшие времена настолько перемешались с монгольскими полчищами, что от их северной крови почти ничего не осталось. Это обстоятельство привело к тому, что славяне в области культуры не создали ничего значительного».

Не будем спорить с ненормальными людьми.

И на прощанье возьмем какой-нибудь тихий, нейтральный предмет. Например, рисование.

Неужели и этот детский предмет приспособлен под нужды фашистского государства?

Именно так.

В журнале «Искусство и юношество» напечатана статья Штюлера. В статье сказано:

«Воздушный налет, стрельба из зенитных орудий. Взрывы, горящие дома, прыжки с парашютом, работа пожарных команд и санитарных дружин, — все это составляет мир переживаний десятилетних детей и должно найти отображение в их рисунках».

Ну что ж. Все ясно. И вопросов, как говорится, больше не имеем.

Неожиданное признание

Перед нами финский пленный. Он небольшого роста, худой, обдерганный. По временам он выгребает из кармана сухой горох и жует его.

На вопросы пленный отвечает с готовностью и даже с усердием. И при этом сконфуженно улыбается.

Выясняется, что он маляр по профессии. И к военной карьере не готовился. У него грыжа и еще что-то. Тем не менее вот уже второй раз его берут на войну к его крайнему изумлению.

В первую войну с русскими ему повезло. Благодаря господу богу он попал на фронт за три дня до окончания войны. Если б так шло всякий раз, тогда воевать еще можно было бы. Но в эту войну его взяли с первых дней, и он почти что два месяца не вылезает из окопов. И он пришел к мысли перейти к русским.

Конечно, это было нелегко сделать: за ним следили, и в разведку его посылали с надежными людьми.

Но сегодня ночью, выйдя в разведку, он спрятался в камнях и на рассвете сдался в плен.

Комиссар спросил пленного:

— А что, много в вашей роте солдат, которые хотели бы поступить так же, как вы?

Пленный ответил:

— Да, их много у нас. Четыре солдата мне сами сказали, что они хотели бы сдаться. А некоторые боятся говорить, но непременно это сделают.

— Чем же вы объясняете это явление?

Тяжело вздохнув, пленный ответил:

— Некоторым надоело воевать. Другие не знают, за что воюют. А лично я был недоволен, что стрельба идет круглые сутки.

Комиссар сказал:

— В первую войну тоже стреляли круглые сутки...

Сконфуженно улыбнувшись, пленный ответил:

— Нам тогда сказали, что русские мучат и убивают пленных. Но потом мы выяснили, что это не так.

— Как же вы выяснили? — спросил комиссар.

Пленный сказал:

— Некоторые наши солдаты находились у вас в плену. Так они остались очень довольны. И питание, говорят, было хорошее и отношение самое дружеское. У нас в роте тоже был один из пленных. Так он говорил: даже читали ему вслух. Это больше всего его удивило, что ему вслух читали. И он опять решил перейти к вам. И он в прошлую пятницу перешел к вам. Может, помните, такой пузатый, с усами?

— Ах, верно, кажется, такой был, — сказал комиссар.

— Был, был. Я же знаю, — сказал пленный. — Я же с ним перед этим разговаривал. И я тогда еще подумал: дурак я буду, если тоже не перейду. Человек я в возрасте. Болезненный. Питание мне надо усиленное. И пусть мне вслух читают — я тоже не против этого.

Признание было неожиданное. И все находящиеся в комнате комиссара засмеялись.

Пленный встрепенулся. Он не понял, почему засмеялись. И с тревогой в голосе спросил:

— Может быть, это неправда?

Комиссар сказал:

— Нет, вам не соврали. У нас отношение к людям самое наилучшее.

Глаза пленного засияли. И он сказал:

— Значит, выходит, я не ошибся. Ведите меня.

Пришел конвойный, и пленный, вежливо поклонившись, вышел из помещения.

Опасный поворот[85]

Конечно, мухи приносят огромный вред человечеству.

Мухи мешают спать, мешают работать, портят продукты питания и распространяют заразные болезни.

Столь грозная опасность со стороны мух должна, казалось бы, подтолкнуть науку на борьбу с этим злом. Тем не менее научная мысль почему-то не пошла дальше липкой бумаги и мушиной отравы.

Нет, нельзя сказать, что научная мысль совсем уж дремлет в этой области. Не далее как в прошлом месяце в Госсанинспекции возникла дельная мысль в связи с мухами. Возникла хорошая и правильная мысль — уничтожить мух, которые остались еще в живых и сейчас летают в теплых помещениях. Это давало надежду, что летом совсем не будет мух или их будет мало.

Полученное это указание нашло отклик в сердцах сотрудников санинспекции.

Госсанинспектор Октябрьского района в своем обращении к директору Октябрьторгина[86] так и пишет:

«Предлагается вам принять все меры для полного уничтожения мух до последней любыми разрешенными средствами, вплоть до механического уничтожения отдельных летающих экземпляров мух... Учитывая, что единичные оставшиеся живыми мухи летом могут явиться источником размножения многомиллионного потомства, необходимо отнестись с полной серьезностью к выполнению настоящего задания. Срок для выполнения настоящего требования установлен до 25 января 41 года».

Распоряжение правильное. Ничего против не скажешь. Стиль немного комичный, но он не затемняет дельную и толковую мысль — уничтожить мух в кратчайший десятидневный срок.

Но одно дело — мысль, а другое дело — осуществление этой мысли. Обычно находится человек, который начинает поворачивать любую хорошую мысль на свой прискорбный лад.

Так и тут. Начали расшифровывать постановление. Сразу почему-то решили штрафовать за каждую муху. Пришли к мысли, что надо брать по рублю за каждый «отдельно летающий экземпляр». Возникли прения, в процессе которых выяснилось, что эта цена за муху — мелкая, снижающая масштабы начатой кампании против мух.

Решили штрафовать по десять рублей за штуку.

Человек прыгает с трамвая — и то платит пять рублей, рискуя потерять за эти деньги свою, можно сказать, драгоценную жизнь. А тут за какую-то паскудную муху в два раза дороже. Неестественно.