Иное решение - Андрей Семенов

– …То ничего не произойдет. Англичанам не столько выгодно иметь русских в своих союзниках, сколько не дать Сталину выйти из войны. Черчилль закроет глаза на все шалости Сталина, хотя доверие между ними будет подорвано раз и навсегда. Хотя мысль неплохая.

– И ее очень легко можно донести до сведения «всей мировой прогрессивной общественности», – подхватил Шелленберг. – К переговорам причастен некий Валленштейн, сотрудник ряда газет, в том числе шведских и английских. Вдобавок он еврей-полукровка.

– Еврей? – переспросил Гиммлер. – Еврей – это хорошо. Нас на всех углах поливают грязью за антисемитизм, никому и в голову не придет, что этот Валленштейн поет с нашего голоса.

– А как быть с фон Гетцем?

Гиммлер подумал минуту.

– Фон Гетца арестовать. Получить с него показания на Канариса и на Геринга. При необходимости применить допрос с устрашением. Протоколы допросов и магнитофонные пленки с контрольными записями – лично мне. Копий с них не делать. Следователей, которые будут допрашивать фон Гетца, – в кювет. Чтоб ни одна живая душа, слышите, Вальтер, ни одна живая душа не узнала о самом факте переговоров. О пребывании фон Гетца в тюрьме не должно остаться ни одной записи. Шума не поднимать. После окончания комбинации живых свидетелей, которые хоть как-то были причастны к этому делу, быть не должно. Кроме нас с вами, разумеется. Если Валленштейн заартачится и не захочет публиковать свои статьи, то надо будет негласно вывезти его в Рейх и поговорить с ним здесь. В крайнем случае, он свои статьи может продиктовать по телефону или направить в редакцию обычной почтой. Нам нужен не он, а его почерк. Потом и его – в ящик. Вам все ясно?

Шелленберг чутко уловил это доверительное «Вальтер». Значит, он прощен и находится вне опасности.

– Разрешите приступать?

Игра продолжалась.

«Шведская резидентура.

Гауптштурмфюреру СС Фишер.

Строго секретно

Разработку объекта прекратить. Объект арестовать и срочно доставить в Рейх в мое распоряжение. Разрешаю применять силу в интересах следствия. Валленштейна похитить и в багажнике посольской машины на пароме переправить в Рейх. Германский посол будет ориентирован на оказание вам необходимой помощи. В детали операции посла не посвящать. Для оказания содействия вам командируются двое сотрудников VI Управления – Кользиг и Бехер. Операция находится на личном контроле рейхсфюрера. Детали проведения операции разработайте сами, исходя из местной обстановки.

В. Шелленберг»

Стокгольм, 30 мая 1942 года.

За два месяца вынужденного безделья, тупого, тягучего, мучительного ничегонеделанья Штейн весь извелся. Он вообще не любил быть сторонним наблюдателем событий, предпочитая для себя роли опасные, но активные. А тут и наблюдать-то было не за чем. Все было тихо.

Два месяца назад Коля и Валленштейн доставили в Швецию и передали Международному Красному Кресту сорок семь евреев вместо пятидесяти. Троих не довезли. Эта поездка так сильно подействовала на Рауля, что он по приезду слег с сильнейшим нервным срывом и провалялся в постели без малого три недели. Навещать его Штейн по понятным причинам не мог и тяготился отсутствием новостей. Связь с фон Гетцем велась через Валленштейна, и, пока тот валялся без сил, Штейн не имел никаких сведений о немецком военном атташе.

Ближе к маю Валленштейн наконец оклемался, и они снова встречались в Колиной комнатке вчетвером. Штейн уведомил фон Гетца, что советское командование удостоверилось в том, что люди, которых он представляет, имеют большой вес в Рейхе, а также в серьезности их намерений искать мира с Советским Союзом. Штейн подтвердил согласие советского командования видеть оберст-лейтенанта фон Гетца посредником между советским и германским командованием. То же самое, почти слово в слово, повторил и фон Гетц, добавив, что заявление Сталина о роспуске Коминтерна произвело сильное впечатление на его друзей в Берлине и теперь он не сомневается в возможности заключения скорейшего мира на Востоке.

На этой встрече Валленштейн был какой-то вялый, апатичный. Чувствовалось, что он еще не вполне отошел от поездки в Польшу. Участия в беседе Штейна и фон Гетца он не принимал. Сил не было смотреть на его постную мину. Казалось, что он потерял всякий интерес к переговорам, да и к самой жизни. Поэтому встреча была даже короче, чем в первый раз. Фон Гетц и Штейн попрощались, заверив друг друга в том, что в случае получения каких-либо новостей из Берлина или Москвы они немедленно уведомят партнера.

И все. Больше ничего существенного не происходило. С конца апреля и по сей день не поступило никаких новостей ни из Берлина, ни из Москвы. Штейн недоумевал: если острого интереса к переговорам нет ни у одной из сторон, то зачем было огород городить? Зачем нужно было выпускать евреев? Сидели бы себе и сидели. Сгорели бы в топке, каждый в свое время. Зачем Сталину понадобилось распускать Коминтерн? Мешал он ему, что ли? Теперь самой идее мировой революции нанесен непоправимый ущерб, а переговоры застыли. Как офицер Генштаба Штейн понимал, что сейчас в СССР и Германии идет разработка планов летней кампании, переброска и сосредоточение войск в соответствии с этими планами. Он понимал, что сторона, имеющая лучший план кампании, получает преимущество и на переговорах, но нельзя же игнорировать сами переговоры, коль скоро они уже начались. Либо отзывайте, либо хотя бы обозначьте свой интерес.

Пока Штейн мучился этими вопросами, пытаясь разгадать замыслы вышестоящих командиров, Коля жил своей жизнью. Он ремонтировал патефоны и радиолы, днями пропадал в порту, бегал на свидания к своей шведке или норвежке, черт ее разберет, словом, выполнял в полной мере армейский принцип «за нас думают командиры» и не отравлял себе жизнь ненужными размышлениями. Хорошо хоть, что квартира у него была надежная. Комната, правда, была смежная с мастерской, но Штейн из нее никуда не выходил, а Колины работники в нее не совались, боясь ненароком вмешаться в частную жизнь своего хозяина. Внимательный глаз мог заметить, что Тиму Неминен покупает что-то уж много продуктов для себя одного, но такого глаза, по счастью, не нашлось.

И вот только сегодня наконец все окончательно разъяснилось и встало на свои места. Штейн получил телеграмму от Головина, расшифровал, прочитал и сжег ее по всем правилам. Три дня назад, слушая вечером Би-би-си по Колиному радиоприемнику, он переводил подчиненному комментарии англичан о заключении союзного договора между СССР и Великобританией. В отличие от прямодушного Коли, Штейн сразу понял, что их миссия в Швеции не просто закончена, а закончена провалом. О заключении сепаратного мира с Германией теперь не может быть и речи. Теперь война пойдет до победного конца, до полного военного поражения Рейха, до безоговорочной капитуляции Германии. Теперь они – Штейн, Коля, Валленштейн – стали не нужны. Головин пытался сыграть красивую игру, но у него «не пошла масть».

Теперь в их существовании вообще нет никакого смысла. По возвращении в Москву их либо уничтожат, либо, в лучшем случае, направят в штрафбат как изменников Родины. Хотя какой штрафбат для изменников? Штрафбат еще заслужить надо. Штрафбат – это хоть мизерная, но надежда искупить свою вину кровью и вернуться в строй в прежнем звании. А кто окажет такое доверие изменникам? Изменников – к стенке, и весь разговор.