Загадка Скапа-Флоу - Александр Корганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Шпар, – отвечаю я вопросом на вопрос, – я что, похож на пророка?
– А что будет, если не пройдем?
– Будет то, что называют военной неудачей.
Шелестя шарнирами подвески, отодвигается шторка соседней койки. Появляется голова Копса.
– Можете меня судить судом военного трибунала, господин капитан-лейтенант, но спать я больше не могу.
– Закрой рот, и чтобы я тебя больше не видел, – шиплю я на него.
Другого способа уложить его обратно в койку просто не существует. Вздохнув, он исчезает в своем логове.
Я снова крадусь к своей выгородке и ложусь. На этот раз мне удается заснуть. Но это совершенно поверхностный сон. Сознание продолжает бодрствовать, как у дикого животного, дремлющего на звериной тропе.
В четырнадцать часов я слышу, как вахта будит кока, и скорее вижу сквозь прищур полусомкнутых глаз, чем слышу, как он проскальзывает мимо к себе, на камбуз. Чтобы не делать шума, он обмотал свои ноги тряпками.
В пятнадцать часов общий подъем. Время приема пищи. Блюдо праздничное – антрекот с зеленой капустой, и бачковые приходят на камбуз не один раз.
Я сижу за столом в кают-компании с Вессельсом, Эндрассом и Фарендорфом, который нас развлекает. Подвижный, как ртуть, он сейчас в ударе, и находит все новые темы для разговора.
Обед закончен. По лодке проходят специалисты подрывного дела и закладывают взрывные заряды. Если лодка окажется в руках противника, мы взорвем ее.
Я еще раз прохожу через все отсеки и даю последние инструкции. Каждый проверяет свой спасательный жилет.
Старший штурман раскладывает карты. Верхняя вахта надевает водонепроницаемые прорезиненные комбинезоны.
Девятнадцать часов. Наверху уже ночь. Короткие команды: «Приготовиться к всплытию!», «Из уравнительной за борт!». Насосы откачивают избыточную воду из цистерны, и старший инженер-механик Вессельс докладывает приглушенным голосом:
– Лодка всплывает. метр над грунтом. два метра над грунтом.
Тонкое пение электродвигателей, и лодка поднимается к поверхности моря.
Я поднимаюсь в боевую рубку к перископу. Осматриваю горизонт. Ночь. Я перевожу дыхание и командую:
– Всплывать!
Сжатый воздух устремляется в цистерны, с шумом вытесняя из них воду. Лодка покачивается, как опьяневшая после длительного пребывания на глубине, и застывает на ровном киле. С глухим щелчком открывается рубочный люк. Снаружи врывается поток свежего воздуха.
Мы быстро поднимаемся на мостик: я, оба вахтенных офицера и боцман.
Я напряженно всматриваюсь в темноту и прислушиваюсь к внешним звукам. Но ничего постороннего, ничего подозрительного. Безветрие, штиль. Только легкие пологие волны набегают со стороны берега.
Следуют доклады наблюдателей: «С левого борта чисто.», «С правого борта чисто .», «По корме чисто .»
– Провентилировать лодку! – командую я, и оба вентилятора с гулом начинают работать.
– Оба дизеля, товсь!
И снизу слышен приглушенный ответ:
– Готовы оба дизеля!
– Стоп, электродвигатели! Оба дизеля, малый вперед!
С привычным, ровным гулом начинают работать дизели, и лодка устремляется вперед, подняв носовые буруны.
Постепенно глаза привыкают к ночной темени. И вот уже отчетливо, даже слишком отчетливо, становится видным все вокруг: лодка, набегающие волны и темная лента отдаленного побережья.
– Удивительно светлая ночь, – говорю я.
Небо подсвечено не от луны, а само по себе, каким-то внутренним светом. Как будто включен огромный софит, где-то там, за горизонтом. Да это же северное сияние!..
Для меня это, как удар. О нем никто не подумал, и мы не приняли его в расчет!
Для предприятия была выбрана ночь новолуния. Казалось, что этого вполне достаточно для обеспечения скрытности действий. И вот теперь светло, как в сумерки, а северное сияние усиливается, и вокруг становится все светлее. Кроме того, северный ветер сносит легкую облачность, и небо проясняется для сияния.
Может быть, стоит отказаться от сегодняшней попытки, и переждать еще одни сутки на грунте? Ведь две ночи подряд северное сияние в этих широтах бывает очень редко.
Я поворачиваюсь к Эндрассу:
– Ну, Энгельберт, как тебе все это?
– Хорошая подсветка, господин капитан-лейтенант, – спокойно отвечает он.
И в тот же момент я слышу, как Фарендорф шепчет сигнальщику:
– Хэнзель, дружище, какая ночь! Как будто специально для нашего предприятия!
«Может быть, никакого северного сияния завтра уже и не будет, – думаю я, – но будет ли у моих юношей завтра такое же настроение?»
И я принимаю решение:
– Обе машины, средний вперед!
Носовой бурун поднимается выше, и клочья белой бурлящей пены разбрызгиваются по палубе. Мы стоим, напряженно, до рези в глазах, всматриваясь через бинокли в эти ночные сумерки.
Удивительно, как ответственность обостряет чувства. Вот перед нами тень на воде. Очень далеко, сквозь стекла бинокля едва различима. Но мы видим ее все!
Может быть, это всего лишь дрифтер, может быть, проходящий пароход. Но теперь – в нашем положении – каждая встреча связана с недопустимым риском.
– Тревога!.. Погружаться!..
Как испуганные мыши, мы ныряем в лодку через рубочный люк.
Вода с шумом заполняет цистерны. Пригнувшись к перископу, я ищу чужой корабль. Снизу слышны команды Весселя на горизонтальные рули. Затем низкий голос Шпара:
– Командиру: время поворота вправо, на курс двадцать градусов.
– Руль, право пятнадцать! – командую я.
Через некоторое время следует доклад рулевого Шмидта:
– Легли на курс двадцать градусов!
Тень наверху исчезла. Это было обычное в высоких широтах компактное кучевое облако – источник дождевого или снежного заряда, смотря по времени года. Вблизи оно превращается во мглу, быстро уплывающую по ветру на юг. Вслед за ним северное сияние кажется еще ярче: красноватые, желтые и синие лучи яркими фосфоресцирующими шторами простираются по небесной сфере по направлению к земле.
Мы подходим к берегу все ближе. Низкая зубчатая кромка гор превращается в скопление вершин, теснящихся друг возле друга, черные профили которых, резко очерченные на фоне сияющего неба, отражаются в подсвеченной поверхности моря темной полосой. Постепенно они растекаются по сторонам, как бы окружая нас.
– Господин капитан-лейтенант, Вы уже видели северное сияние раньше? – раздается за моей спиной. – А я еще ничего подобного не встречал.
Я оборачиваюсь, чтобы пресечь пустую болтовню. Ведь всем известно не хуже меня, какова цена оплошности в нашей игре.