Девочка Дьявола - Анна Хрустальная

— И какого хрена эта девочка здесь делает, а не лежит в больнице?

В этот раз во взглядах портье и охранника проступило явное удивление, поскольку они точно знали, что Стаффорд не мог видеть меня, точнее, в чём я сюда заявилась. А именно в больничной сорочке!

— Мне надо заплатить таксисту! У меня нет с собой денег! — я рискнула повысить голос и протараторить свои последние страховочные слова до того, как портье успеет накрыт микрофон связи рукой.

— Пусть заплатят с охранного поста за мой счёт. И за твоё возвращение в больницу.

— Я не поеду в больницу! Я никуда отсюда не поеду. Может только на Бей Бридж. Там же достаточная высота, чтобы разбиться с него о воду?

Ответный смех Стаффорда мне совершенно не понравился, как и его слегка заплетающийся язык. Я впервые слышала его пьяным, а уж представить себе, каким он бывает в упитом состоянии, едва ли сейчас могла. Как и не имела понятия, что он мог мне сейчас ответить.

— Маленькая изворотливая сучка. Я тебе уже говорил, что ты способна пролезть в щель, куда не может протиснуться со смазкой даже самый мелкий червяк?

Наверное, я просто до сих пор сплю. Сплю и вижу один из самых ужасных ночных кошмаров. И, как это не парадоксально, за окнами сейчас тоже глубокая ночь. Настолько глубокая, что по ощущениям я невольно начинала теряться в собственном восприятии. Словно дошла до какой-то невидимой грани, разделявшей реальность с иллюзорным миром снов и последним часом перед рассветом, за которым обязательно последует пробуждение. Ещё и в пентхаусе Стаффорда, как будто в усмешку от хозяина апартаментов, нигде не горело света. Даже в холле, в который я вышла из лифта, учащённо дыша и напряжённо оглядываясь в почти незнакомом пространстве. Ведь в темноте абсолютно всё меняется, даже то, что когда-то ты знала, как свои пять пальцев.

В темноте всегда всё испытываешь по-другому, включая обострённые чувства восприятия и сами эмоции. Будто действительно боишься не туда ступить или, не дай бог, переступить, и не оказаться в последствии в совершенно незнакомом тебе месте иного потустороннего мира. А в моём нынешнем состоянии и подавно. Когда все нервы натянуты, а всё происходящее кажется каким-то ирреальным и поэтому до жути пугающим. Хотя, скорей всего, я боялась не прячущихся в чёрных тенях монстров из иного измерения. А того, что не сумею дойти до конца данного пути, оказавшегося для меня далеко нелёгким и беспечным.

Нет ничего в мире больших денег лёгкого и вседоступного. Ещё одна иллюзия, которая на деле скрывает за своим красивым фантиком мир близкий по своей сути к преисподней. Даже имея до хрена денег и безграничной власти, ты не сможешь избавиться от человеческих пороков и слабостей, как и купить того, чего невозможно купить ни за какие деньги. Ты всё равно останешься маленьким, уязвимым и не готовым ко многим ударам судьбы смертным человечком. Почти жалкой букашкой, коей я себя сейчас и ощущала, пока бесшумно передвигалась по паркетному полу, старательно всматриваясь в темноту огромной центральной гостиной.

Отчасти темноту, поскольку наибольшее пространство неохватного помещения освещали огни ночного города через панорамные окна. Может поэтому я там надолго и не задержалась, так как нигде не увидела искомого мною объекта. Правда, кричать на все апартаменты я тоже не рискнула, приподняв голову и напряжённо вслушиваясь в окружающую меня буквально мёртвую тишину. Что-то мне подсказывало, что здесь больше никого не было — ни одной горничной или кого-то из личной охраны Стаффорда.

Я, конечно, могла и закричать, но почему-то решила этого не делать, доверившись для начала своей интуиции. А дальше уже как лягут карты. Не думаю, чтобы Рейнальд решил устроить для меня игры в прятки. Уж это точно не в его репертуаре. И, как вскоре выяснилось, я оказалась права, когда поднявшись на второй уровень пентхауса, дошла до распахнутых настежь дверей так и не состоявшейся детской комнаты.

Ещё за несколько ярдов до неё меня снова охватило бешеным волнением с нешуточным страхом, пробежавшимся по спине колкими мурашками, а по коленкам и суставам вымораживающей слабостью. И дыхание с сердцем тоже перехватило, будто ледяной костлявой рукой идущей по моим пятам смерти — смеющейся мне в спину воровки, которой явно было мало забрать сегодня моего ребёнка. Не знаю, как я нашла в себе силы переступить и через этот кошмар, чтобы войти туда, где, казалось, теперь находилась самая настоящая усыпальница или склеп. Ведь если я этого не сделаю, этого не сделает за меня никто.

— Твоей смелости можно только позавидовать. Даже не знаю, с чем она в реальности граничит — то ли с безумием, то ли с чем-то похуже. Хотя и не представляю с чем.

И опять не представляю, как он меня услышал или почувствовал. Ведь он сидел ко мне спиной на принесённом им сюда стуле прямо напротив входа, едва не по центру комнаты, и даже не пошевелился, когда я сюда вошла. Мне вообще поначалу показалось, что он спит, настолько его поза выглядела расслабленной, чуть ли не безжизненной.

Но даже несмотря на его заплетающийся от сильного опьянения язык, он умудрялся говорить очень даже связанно и со смыслом, присущим его язвительному уму.

— Я не могла не прийти… И ты… ты не мог просто взять и уйти из больницы, не узнав всего от меня. Почему ты это сделал? Это же не в твоих правилах. Ты же никогда не доверял Элеоноре Андервуд. Почему поверил в этот раз?

Я так и не рискнула приблизиться к нему больше, чем на три ярда, остановившись за его спиной перепуганной до смерти девочкой. Глупой и до нелепости смешной девочкой, которая на деле не понимала, зачем вообще сюда припёрлась. Ведь ей столько раз говорили, что она здесь никто — сексуальная игрушка, половичок, неоправдавший надежды инкубатор… Чего в действительности я надеялась здесь найти и чего добиться?

— Поверил в этот раз?.. — ответный смешок Стаффорда мне совершенно не понравился, как, впрочем и всё то, что мне приходилось здесь наблюдать и переживать. Особенно стоявшую рядом с ним детскую кроватку, которую, я так поняла, он зачем-то распаковал и, не пойми за каким хреном, установил по правую от себя руку. В то время, как слева от него на полу стояло несколько бутылок марочного виски, одна из которых уже была полностью пустой, а вторая уже должна была вскоре догнать свою раннюю предшественницу.

Мужчина как раз потянулся левой стороной к полу, чтобы поставить туда не до конца опустошённый тумблер, а затем подняться со стула на ноги пошатывающейся тенью. И всё это время я наблюдала за ним с гулко бьющимся сердцем, сдерживаясь из последних сил, чтобы не броситься к нему первой и не схватиться, как утопающий в море за страховочный буй.

— С каких это пор я вдруг стал кому-то верить, особенно вам? Или тебе, моя девочка?

«Моя девочка» была произнесена им с подчёркнутой издёвкой, видимо в отместку за то, что я себя так назвала перед дежурным портье и охранником кондоминиума. Он уже успел подняться, выпрямиться во весь свой статный рост и даже посмотреть на меня насмешливо презрительным взором, перед тем как обойти пятачок пола, заставленный бутылками, и направиться неспешным и не слишком ровным шагом на меня. И во всей его надвигающейся фигуре, скрытой лишь брюками и сорочкой с расстёгнутым воротником, я ощущала никуда не девшийся физический потенциал истинного Дьявола, граничащего со смертельной угрозой. Но так и не сдвинулась с места, чтобы хотя бы попятиться на несколько шагов назад.