Музыка любви - Анхела Бесерра

Однажды майским вечером, накануне годовщины свадьбы, Жауме пошел провожать жену, когда она отправилась передавать заказчице очередную изумительную вышивку.

Он столько времени провел взаперти, что прогулка подействовала самым благотворным образом — воскрешая полузабытые иллюзии. На какой-то момент он почувствовал, что способен дать счастье Соледад, а заодно и себе. Люди вокруг смеялись и продолжали жить вопреки всем неурядицам и лишениям. Человеческое море увлекало их за собой, и это не только его не раздражало, но даже, напротив, умиротворяло.

Оставив фату в вычурно обставленной квартире, они пошли дальше куда глаза глядят. Пересекли площадь Каталонии, минуя экскурсионные группы и лотки со всякой всячиной, свернули на улицу Пелай и вскоре остановились перед универмагом «Эль Сигло».

— Ты никогда у меня ничего не просишь, Соледад.

— У меня все есть.

— Зайдем? Хочу подарить тебе что-нибудь...

— Того, что мне нужно, все равно не купишь.

— И что же это?

Соледад моментально раскаялась в сказанном и поспешила сменить тему:

— Не стоит, право, тратить на меня деньги.

— Уж позволь мне хотя бы это решать самому. Ты же знаешь, как мне стыдно, что я не сумел обеспечить тебе достойную жизнь.

— Есть богатства, которых не приобретешь за все золото мира, Жауме. Ты даришь мне свою любовь, и этого более чем достаточно.

— Но раньше ты жила как королева, а я не выполнил обещания, данного твоему отцу. Ты трудишься не покладая рук.

— А кто тебе сказал, что работать — недостойно?

Посреди спора что-то похожее на электрический разряд ударило в сердце Соледад, и кровь отхлынула от ее щек. Ей померещилось, что в магазин вошел Жоан Дольгут.

— Тебе нехорошо, дорогая? — встревожился Жауме, вглядываясь в побелевшее лицо жены.

Соледад не ответила.

— Снова удушье?

Нет, только не уходить! Сделав над собой усилие, она улыбнулась:

— Ничего страшного, голова чуть-чуть закружилась. От долгой прогулки, наверное.

— Хочешь, поедем домой?

— Нет-нет, прошу тебя... давай зайдем. — Она хотела поближе взглянуть на того стройного светловолосого мужчину. Тот ли он, за кого она его приняла?

Они вошли.

Жауме бережно обнял ее за плечи, в то время как ее обезумевший взгляд в отчаянии метался по сторонам. Среди незнакомых лиц она искала одно, которое, кажется, узнала. Внезапно ее бьющее через край волнение обернулось невесть откуда взявшимся порывом ветра, сбрасывая с полок какие-то товары. Вихрь сдерживаемых эмоций окружал ее, словно парализующее заклинание.

Он.

Человек, ведущий под руку женщину, — ее пианист, укротитель волн. Годы не тронули его юношеских черт, но безжалостно отразились в тоскливом взгляде — взгляде потерпевшего кораблекрушение. Глаза цвета морских глубин задержались на ней... набирая прежнюю силу? Он узнал ее.

Она.

Дама, чьи плечи обнимает незнакомец, — его воздушная фея. Жоан, как когда-то, погружался в текучую траурную бездну ее взгляда. Эти притихшие глаза... говорят, что она все еще любит? Да.

Мимолетное мгновение вышло таким же напряженным и бесконечным, как то, первое. Две души сплелись воедино. Даже не прикоснувшись друг к другу, Соледад и Жоан не могли друг от друга оторваться.

Лицом к лицу, каждый со своим спутником, они оба... нет, все четверо оказались выброшены бурей на рифы давней тоски.

Ни Жауме, ни Трини ничего не заметили, не заподозрили даже, что это случайное столкновение разбередило незаживающие раны неведомой им любви.

— Пойдем, — сказал Жауме, обращаясь к Соледад.

— Пойдем, — сказала Трини Жоану.

Но они не тронулись с места. Ноги Соледад и Жоана будто вросли в пол. Как два исстрадавшихся побега плюща, их взгляды жадно переплетались, образуя неразрывный узел. Не могли они уйти, расстаться опять. Нет, только не это... Почему их история складывается из одних прощаний?

Трини потянула мужа за рукав. Жауме повлек жену прочь. Их уводили, а они все цеплялись друг за друга глазами, отчаянно, беспомощно... пока толпа не поглотила обоих.

Через час они снова встретились на втором этаже, на сей раз они были одни... поджидали супругов. Трини разговаривала с продавщицей, а Жауме следил за упаковкой купленного.

Подошли ближе... Был страх. И не было времени.

— Здравствуй...

— Здравствуй...

О чем они говорили потом, осталось тайной, навек погребенной в их сердцах.

Чтобы избежать боли разлуки, они сказали не «прощай», а «до свидания».

Ночью, в темноте, Соледад отыскала ключ и, пока ничего не подозревающий муж спал, ускользнула из дома. Не приходя в сознание, она бежала навстречу своей мечте. Рассвет застал ее на волнорезе, босую, дрожащую от холода и одиночества.

Супружеская жизнь Жоана и Трини складывалась как у большинства семей в послевоенный период. Мало денег, много работы, скудные развлечения: иногда разрешенный цензурой кинофильм, месса каждое воскресенье да скромные праздники. Мало разговоров, много тишины и растущий на глазах сын. Ровно через год после свадьбы Трини произвела на свет мальчика, которому дали имя Андреу.

Ребенок стал для нее смыслом жизни, средоточием надежд и нереализованных стремлений. Трини чувствовала, что с малышом ее объединяют узы куда более крепкие, чем с мужем, и еще до того, как он начал ходить, они уже общались на своем языке, которого Жоан не понимал. Впервые надев на сына костюмчик, она пообещала, что когда-нибудь он станет принцем. Едва он заговорил, она научила его слову «деньги». Он должен был достичь того, чего не достигли родители, — всеобщего уважения. А для этого ему потребуется богатство.

Мальчика завораживали фантазии матери. Она представлялась ему феей-крестной, которая уносит его в увлекательные, захватывающие путешествия в неведомую вселенную. Детский восторг щитом заслонял его от нищей и серой действительности. В отце он видел лишь грустного чудака, конченого неудачника. Мама пела, отец заставлял плакать клавиши пианино. Мама водила его смотреть другие миры — мир отца был погружен в безмолвие.

Работа Жоана в мастерской на улице Пальярс была монотонной и скучной. Целый день он строгал, тесал, чистил и шлифовал дерево. Пустота, оставленная в его жизни разлукой с Соледад, заполнялась грудами опилок. По собственному дому он бродил как неприкаянный призрак, лишенный энергии и радости, которые отцовский долг повелевал дарить сыну. Он медленно высыхал среди каркасов нерожденных роялей.

Каждый божий день он просыпался и засыпал с мыслями о своей воздушной фее. Чем больше он старался стереть из памяти ее безупречные черты, тем ярче они вставали перед глазами.