Утро под Катовице. Книга 1 - Николай Александрович Ермаков

вокзала в стране всеобщей уравниловки. Сбросив на полку сидор, я снял шинель и буденовку, после чего сел к окну, положив на стол перед собой две «Комсомольские правды» — вчерашнюю и сегодняшнюю. Кстати, шиза за все последних три месяца ни разу не появлялся, хочется надеяться что он пропал навсегда, а газеты я взял, чтобы было что почитать в поезде. В этом мире я постоянно пребывал в состоянии информационного голода — неприятное, скажу вам чувство. Лишь только я расположился, как дверь купе открылась и вошел батальонный комиссар — это звание политработника соответствовало армейскому майору. Вошедший был среднего роста, возраста и телосложения. Он скользнул взглядом по моим петлицам и наградам, а я, встав, представился:

— Комот Ковалев Андрей Иванович, с сегодняшнего дня переведен в резерв!

Комиссар ещё раз посмотрел на мои ордена и протянул руку:

— Волгин Сергей Ильич.

Был бы сосед гражданский, можно было бы поздороваться не вставая и не представляясь, а вот если старший по званию командир, то так, по Уставу.

После знакомства я сел на место и развернул газету. Но почитать прессу сегодня вечером мне было не суждено. После того, как поезд тронулся, комиссар выставил на стол бутылку армянского коньяка и попросил меня сходить к проводнику за стаканами. Такие тут порядки — у кого звание ниже, тот за стаканами и ходит. А газету мы использовали для нарезки полукопченой колбасы из запасов комиссара. Бутылку коньяка мы пили часа три под неспешный разговор о войне да о международной политике. При этом мы сошлись во мнении, что британские буржуи крайне заинтересованы в том, чтобы рассорить СССР и Германию и будут прилагать к этому все силы. Однако Сергей Ильич не согласился со мной, когда я заявил, что летом немцы покажут англичанам и французам кузькину мать и раскатают их в кровавую кашу за пару месяцев, он был уверен, что эта война затянется на год или больше. Наевшись и напившись, мы завалились спать до самого Ленинграда, в который поезд прибыл только в час ночи.

Вообще, по расписанию он должен был прийти в десять вечера, однако здесь опоздание на несколько часов — привычное дело, тем более что на этом направлении полно воинских эшелонов, которые сбивают весь график движения рейсовых поездов. Если бы мы приехали вовремя, то Сергей Ильич успевал на трамвае добраться до дома, а я — уехать с Финляндского вокзала на Московский и сесть там на последний поезд, впритык, но вполне мог успеть. А так мне пришлось до утра куковать на вокзале. Волгин, как и другие старшие командиры, прибывшие на этом же поезде вызвал из вокзальной комендатуры себе такси и уехал, тепло попрощавшись со мной. А мне этот комфорт был не по рангу — телефон один, очередь к нему в порядке звания. Со своими треугольниками я бы добрался до заветной трубки где-то во второй сотне. И лишь в шесть утра, когда на маршруты вышли первые трамваи, я поехал на Московский вокзал. Там приобрел билет на двухчасовой поезд до Горького, куда и прибыл следующим утром, хорошо выспавшись в купейном вагоне.

По прибытии в Горький, первым делом я, разумеется, направился в техникум, добравшись туда через час после начала занятий. Быстро оформив документы на восстановление, я заселился в ту же комнату в общежитии, где проживал ранее, и отправился в управление НКВД. Нужно было отчитаться по имуществу и оружию, которое мне было выдано перед отправкой в Карелию. Сдав на складе справки о том, что винтовка, каска и другое подотчетное имущество мною сданы в Петрозаводске в арсенал погранотряда, я поднялся в кабинет к Куропаткину.

— Товарищ капитан госбезопасности, разрешите войти?

— Заходи, заходи, что там у тебя?

Я подошел к столу и протянул капитану справку о прохождении службы, о необходимости которой тот предупреждал меня перед отправкой на войну. Капитан указал мне на стул, после чего изучил бумагу, коротко прокомментировав прочитанное:

— О, проявил мужество и героизм, награжден орденом! Молодец!

Далее он взял из сейфа папку, пролистал подшитые в неё листы, достал из стола нитку с иголкой и неспешно подшил предоставленную мной справку. После чего откинулся на спинку стула и пару минут молча с показным интересом разглядывал меня. Я сфокусировал взгляд на шторах за его спиной, ожидая продолжения беседы.

— Немцам известно, что танк у нас, — наконец продолжил он после затянувшейся паузы, — Поэтому режим секретности по твоему делу снижен с «Особо важно» до «Совершенно секретно». Для тебя это практически ничего не меняет, все инструкции остаются в силе, просто имей ввиду. Можешь идти!

Выйдя из здания, я вдохнул морозный воздух и задумался над полученной информацией. Немцам известно о танке. Впрочем, было бы наивным полагать, что этот факт будет долго оставаться секретом. Слишком много народа посвящено в тайну — НКВД, военные, инженеры. Его ведь не просто хранили в закрытом помещении под замком, его должны были изучать, испытывать, а это десятки или даже сотни людей. Вот кто-то и проболтался. Всё-таки абвер сейчас на голову превосходит советскую контрразведку. Хотя может это англичане пронюхали и слили информацию немцам через Канариса. Ну да мне от всех этих размышлений ни холодно, ни жарко. Маловероятно, что отношения между Германией и СССР в настоящее время из-за того танка глобально могут измениться. Немцам позарез нужен нейтралитет СССР во время предстоящей горячей фазы войны с англо-французской коалицией, а Сталин изначально не хотел обострять отношения с Германией, надеясь избежать столкновения. Так что вряд ли я сильно изменил историю, но хотелось надеяться, что наличие этого танка в распоряжении советских военных и инженеров позволит лучше подготовиться к надвигающейся войне.

По обратному пути в общежитие я накупил конфет и печенья, а когда вернулся, то большинство студентов уже пришли с занятий, и в моей комнате были все мои соседи, плюс комсорг техникума Тихонов устроился на табуретке за столом, дожидаясь меня — не мог подождать до завтра. После радостных объятий я хотел перейти к чаепитию, и уже выложил сладости на стол, но тут в комнату стали один за другим заходить студенты из соседних комнат и каждый считал своим долгом спросить где я воевал, за что мне дали орден, и между делом съесть конфету или печеньку. В комнате очень быстро стало не протолкнуться, поэтому я вышел в коридор и толкнул перед собравшимися студентами короткую речь, в которой сообщил, что я очень рад всех видеть, воевал вблизи от города Питкяранта, где боролся с белофинскими диверсантами, за