Позывной — Кобра. Записки "каскадера" - Эркебек Абдуллаев

Один из бойцов заявил:

— Идея, конечно, хорошая, но ведь ты уже сам убедился, что россияне бомбят наши населенные пункты. Если они такие крутые, вышли бы в чистое поле сразиться на равных. А за массовые убийства беззащитных людей виновные должны ответить. Мы не имеем в виду солдатиков, они люди подневольные. Наказывать будем в основном летчиков. Сейчас у нас формируются группы смертников. С каждой группой пойдут телеоператоры, чтобы запечатлеть их подвиги. Удары будут наноситься по объектам не только в Чечне, но и на территории противника.

— Это ваше право. Однако хотел бы предостеречь вас от некоторых шагов, способных нанести больше вреда, чем пользы. Упаси бог взрывать бомбы в местах скопления мирных жителей (метро, вокзалы, универмаги) и атаковать объекты ядерной и химической промышленности. Дело в том, что на сегодняшний день симпатии примерно половины жителей России — на чеченской стороне. Стоит вам покрошить «мирняк», как чаша весов склонится не в вашу пользу.

— Мы никогда не унизимся до такой степени, чтобы воевать с мирными жителями! А вот Ельцина мы из-под земли достанем!

— Э, ребята, Ельцина убивать нельзя! Вы же превратите его в национального героя!

Чечены хохочут:

— Мы как-то не подумали об этом. Действительно, его нужно брать живьем и принародно судить в Грозном. И Павла Грачева тоже. Не сейчас, так хоть через десять лет. Может быть, их даже не будем казнить, а отпустим, покрыв позором.

— Это все лирика. Нужно думать о том, как остановить войну. Есть способ остановить ее в течение одного месяца.

— Какой?

— Грохнуть человек пять-шесть.

— Имеешь в виду господ «А», «В», «С», «Д», «Е»?

— Ну что вы, они всего лишь куклы. Нужно бить кукловодов. В крайнем случае, рубить нити, связывающие кукол с кукловодами.

— А кто является кукловодами?

— Этого я сам не знаю. Их следует вычислить. А люди-нити, являющиеся передаточным звеном между куклами и кукловодами, хорошо известны. Это господа «И», «К», «Л», «М», «Н».

— Они же наши друзья!

— Разумеется! Однако именно они подготовили и развязали чеченскую бойню. А теперь громче всех выступают в вашу защиту.

Спецназовцы задумались. Старший заметил:

— Пожалуй, ты прав. До войны мне приходилось заниматься некоторыми аферами, связанными с перекачкой денег из Москвы в Грозный. Половина денег, по устной договоренности, оставалась в московских банках, обналичивалась и попадала в карманы тех, кто пробивал эти финансы. У нас сохранились документы. В любой момент всех их мы можем взять за яйца. Но убивать мы их не будем. Просто нагрузим, заставим платить. Никуда они не денутся, будут вынуждены продолжать перекачку денег на восстановление разрушенного хозяйства. [Возможно, нынешние выплаты громадных сумм за журналистов-заложников на самом деле являются чистейшей финансовой аферой в духе тех же «чеченских авизо»?]

Подсел архитектор.

— Я проектирую мемориал, посвященный чеченской войне. Он будет состоять из двух частей: памятник павшим бойцам будет выглядеть в виде огромной пирамиды, сложенной из сотен танков и бронетранспортеров. Побитой бронетехники в Грозном навалом. Рядом вечным огнем будет полыхать разрушенный пятиэтажный дом. Это памятник погибшим мирным жителям.

Суровый боевик в черной униформе, застегнутой на все пуговицы, пристально взглянул мне в глаза и вдруг улыбнулся:

— Эх, смотрю на тебя, и захотелось сбрить бороду, переодеться в цивильный костюм с галстуком и рвануть к девочкам. Как надоела эта война!

Утром меня провожали всем селом. Рыжебородый боевик затащил в свой дом. Усадил за накрытый стол. Познакомил с отцом, сухощавым высоким старцем. Когда вышли на улицу, боевик подмигнул:

— Ну вот, ты попробовал в моем доме пищи, теперь мы с тобой никогда не станем врагами.

Этот рыжий чеченец позвонил мне домой осенью 1996 года, когда спецназовцы приехали в Москву выбивать у банкиров старые долги. Встретились. Он был в модном прикиде, пальцы веером, разъезжал на иномарке последней модели. В семье у него было все в порядке:

— Я находился в партизанском отряде, а семья была эвакуирована, когда в село вошли на зачистку федералы. Вернувшись домой, я обнаружил все в полной сохранности. В тумбочке, где хранились наши с братом спортивные награды, поверх его Олимпийских медалей увидел листок из блокнота с короткой запиской: «Уважаю. Командир такого-то ОМОНа капитан такой-то».

…Чеченский спецназ уехал из Москвы с двумя миллионами долларов…

Возвращение на «Большую землю»

Так уж получилось, что выбирались из Самашек ночью. Блок-пост возле ингушской границы бездействовал. Стоявший там ОМОН зарылся в своем опорном пункте неподалеку от дороги. Лишь поблескивали в свете фар триплексы бронетранспортеров. Как представишь себе, что из темноты в любой момент ударить КПВТ, становилось жутковато. Но обошлось.

На следующий день во Владикавказе я заехал в аэропорт «Беслан». У стоявшего в дверях милиционера поинтересовался, где найти кого-нибудь из военного начальства. Он провел меня в служебную комнату. Навстречу из-за стола поднялся майор: заместитель коменданта аэропорта Березкин. Я представился и выложил перед ним три документа: командировочное удостоверение редакции журнала «Солдат удачи», удостоверения членов ассоциаций «Вымпел» и «Витязь». Сказал, что возвращаюсь из Грозного, хотел бы сообщить командованию, что имею возможность вызволить из чеченского плена российского солдата, а также вытащить тела пятерых десантников и трех танкистов.

У майора округлились глаза, он ласково так прошипел:

— Из Грозного? А как Вы туда попали?

— Знакомые чеченцы провезли.

— Чеченцы? А Вы знаете, что хороший чеченец — мертвый чеченец? — он моргнул солдату, скучавшему в углу.

Однако тот ничего не понял. Майор вышел из-за стола. Я потянулся было за своими документами, лежащими на столе, но майор живо прихлопнул их ладонью:

— Погодите!

У меня внутри похолодело. Запоздало вспомнил предостережение московских знакомых: «Не попадайся майору Березкину!»

Майор вышел в коридор, прихватив мои документы, и позвал за собой солдата. Я понял, что вляпался…

Через минуту Березкин вернулся с конвоем. Два солдата сели неподалеку с автоматами, снятыми с предохранителей, и настороженно уставились на меня.

Майор вкрадчивым голосом, не сулящим ничего хорошего, начал задавать уточняющие вопросы. Допрос длился примерно полтора часа. Я, стараясь унять внутреннюю дрожь, держался вроде раскованно, и даже пару раз пытался пошутить. Однако майор шуток не понимал. В конце концов, удалось втолковать, что следует позвать сотрудника органов безопасности. Появился офицер в пятнистом бушлате с погонами старшего лейтенанта и с колючими глазами. Я вздохнул с облегчением. Допрос продолжился.