Крылья - Мария Герус

– Три трупа, десять раненых.

– И раны такие, будто их кто как капусту шинковал. Уж на что я привычный… Непохоже на крайнов-то. Озлобились.

– Так ведь есть за что, – пробормотал Фома.

Влад Гронский в ответ только крякнул.

* * *

Лошадей оставили в Дымницах у дядьки Валха. Вороной очень огорчился, ржал вдогонку, вытягивал морду. Дальше пошли привычной дорогой к мосту через Тихвицу, потом свернули в поле, и крайн, невзирая на сгущавшиеся сумерки, уверенно привел их к уже знакомому Варке обрыву. Варка недоумевал, как же они могли тут заблудиться. До Починка-Нижнего рукой подать, кусты чинно выстроились вдоль реки, неглубокая балочка поросла таволгой пополам с крапивой, за балочкой на пригорке торчат какие-то бревна, не то разрушенная банька, не то клуня.

– Не понимаю, – пробормотал он.

– Потому что дурак, – объяснил крайн и, как всегда без предупреждения, спихнул с обрыва.

Колодец открывался почти под самым деревом. Варка не удержался и упал плашмя. Рядом шлепнулся Илка со своей драгоценной сумкой. Последним, не теряя прямой осанки и изящества, из пустоты шагнул крайн.

– Я никогда не говорил вам, что в колодцы не следует нырять вниз головой? Достаточно одного шага.

Варка набрал побольше воздуха для язвительного ответа, но тут в мирную вечернюю тишину ворвался пронзительный вопль. С дрогнувшей лиственницы свалилась Жданка и, попискивая от счастья, повисла у него на плечах.

– Полегче, – только и мог сказать он, тут же вспомнив про больную спину и сильно пострадавшие ребра.

– Что ты здесь делаешь? – грозно спросил крайн.

– Вас жду, – бесхитростно ответила Жданка.

– А почему на дереве?

– Так дорогу лучше видно.

– Помнится, я велел запереться и сидеть внутри.

– Ну, мы бы успели. Я бы сразу увидела, если что…

– Понятно. А что по этому поводу думает госпожа Хелена?

– Ругается.

– Я бы не ругался, – проворчал Илка. – Я бы врезал тебе как следует, и все дела. Тут война вовсю идет, а ты, как дура, на дереве.

* * *

– Вы чего, правда сражались?

– Сражались, рыжая. – Варка скорчился на кухонном табурете, пытаясь привести в порядок свежевымытые волосы, все еще слишком короткие, чтобы убраться в привычный хвост, но чересчур длинные, чтобы не мешать ему жить.

– Не задавай глупых вопросов, – возмутилась Фамка. – Не видишь, он ранен. Вар, у тебя повязка размокла. Дай я перевяжу.

– Да там уже нет ничего, только шрам. Половины уха, правда, тоже нет.

– Не огорчайся, – жалостливо вздохнула Ланка, – волосы отрастут – под ними ничего заметно не будет.

Илка с досады чуть не плюнул. В кои-то веки ему удалось совершить подвиг, вернуться героем, а все равно жизнь вертится вокруг прекрасного принца.

– У тебя круги под глазами, – недовольно пробурчал прекрасный принц, разглядывая Фамку, – и щеки совсем провалились. Опять, небось, ничего не ела.

Фамка насупилась:

– Думаешь, легко ждать-то. Ланка хоть все время ревела…

– Не ври, не ревела я…

– А у меня рыдать не получается. Не могу я…

Варка, вздохнув, неловко погладил ее по плечу.

– Кончайте киснуть. Рассказывай давай, – потребовала Жданка.

– Да чего рассказывать. Если бы не он… – короткий кивок в сторону Илки, – нам бы конец. Пусть он и рассказывает.

Услышав такое, Илка приосанился и с удовольствием начал свою историю, испытанную еще на обитателях подгорных Столбцов.

Ланкины горящие глаза и раскрасневшиеся щеки вынудили его разукрасить повествование новыми яркими подробностями. При этом он все время старался изображать скромность и не слишком выпячивать свои заслуги.

В разгар повествования в кухню вошел отмытый до прозрачности господин Лунь, но вмешиваться не стал. Молча принялся за еду, молча отставил почти нетронутую тарелку, молча потянулся к ножу. Когда он в семнадцатый раз воткнул нож в столешницу, Фамка не выдержала и проворчала под нос, что, мол, портить вещи – последнее дело.

Тут крайн будто очнулся, поднял голову, поглядел на всех осмысленно.

– Будем последовательны, – строго сказал он, – если рассуждать хладнокровно, не принимая во внимание мои личные чувства, получается, что я подставлял вас под пули только ради того, чтобы Филиппу Вепрю было легче прибрать к рукам все Пригорье. Считаю ли я, что это пойдет Пригорью на пользу? Нет. Готов ли я подарить нашу землю князю Сенежскому и потом смотреть, как у Петры отбирают последнюю скотину, а Валха забрили в солдаты? Нет, не готов.

– А что, Вепрь хуже барона? – робко спросила Жданка, которая под шумок придвинулась к крайну как можно ближе и, не решаясь взять за руку, потихоньку теребила полу его расстегнутого камзола.

– Ты знаешь, кто такой вепрь?

– Ну, это свинья такая.

– Очень большая свинья. Умная, опасная и прожорливая. Что ни дай – все сожрет. Слопает Пригорье и не подавится. Так, я вижу, вы отдохнули. Пора и делом заняться. Ты, ты и ты, пойдете со мной.

Жданка, в которую на этот раз уперся длинный жесткий палец, просияла, так что все веснушки заискрились, и вскочила, готовая отправляться куда угодно.

– Не надо бы ее, – сказал Варка, вставая, – пристрелят еще ненароком.

– Кто говорит о стрельбе? – изумился крайн. – На этот раз все будет тихо, вежливо, дипломатично.

– Ага, как у Козьего брода, – пробормотал Илка.

Крайн хмыкнул, но сделал вид, что не слышит.

– А мы? – жалобно спросила Ланка.

– А мы будем сидеть и ждать, – не поднимая глаз, ответила Фамка.

Совещание, срочно собранное городским старшиной, затянулось далеко за полночь, хотя совещаться было особо не о чем. Все знали, что защитить Бренну от войск князя Сенежского не удастся, даже если подоспеет помощь из Трубежа. Но помощи не будет, это тоже все знали.

– Мы должны отстоять хотя бы право свободной торговли, – жестко произнес старшина москательщиков.

Все согласно закивали, но особой уверенности никто не чувствовал. Филипп Сенежский не захочет терять такой жирный кусок, как пошлины и налоги, которые можно содрать с купечества богатой Бренны.

В кабинете ратушной башни было душно, несмотря на распахнутое окно. Лампа распространяла запах горелого масла.

– Ну что ж, подведем итоги. – Городской старшина переставил лампу, чтоб получше видеть желтые, отекшие от бессонницы лица членов совета. – Условия сдачи следующие… – Он глотнул воздуха, которого отчаянно не хватало. Весь вечер у него болело сердце и дыхание то и дело сбивалось. – Записывайте: во-первых, они обязуются не допускать грабежей и мародерства… на это они должны пойти, требование вполне законное… – Тут он обнаружил, что его не слушают. На усталых, истомленных лицах застыл ужас. Нет, скорее безграничное изумление. Секретарь уронил на чистую бумагу перо, потом опрокинул чернильницу. Чернила медленно растекались, заливая желтоватый лист. Сзади, у раскрытого окна, что-то стукнуло.