Охотники за удачей - Дмитрий Леонтьев

— Дедушка, — шепотом сказал Филимошин, — но журналистов не порют…

— Порют, милый! Порют! — с чувством заверил «палач НКВД». — Еще как порют! Страдание спускает с высот, откуда не видно истинных нужд и потребностей людей. Иногда порка просто необходима…

Он подошел к Филимошину вплотную и оглядел «рабочее место» с тем выражением, с которым скульптор оглядывает бесформенную глыбу мрамора, уже видя в ней будущее произведение искусства.

— Ну-с, начнем, — решил он. — Для начала запоминай, как выглядит читатель, в котором ты все же умудрилсясвоими статьями пробудить агрессию и жаждунасилия. Затем мы перейдем к правильному восприятию личности палача и садиста, и закончим мы… О-о, тебе понравится!.. Я уже позвонил Евдокимову, и он спешит сюда. Только вот для чего? Спасать тебя, или воспользоваться твоим беспомощным положением и сделать сенсационный фоторепортаж? Как ты думаешь?..

— Не слишком ли это? — спросил Врублевский, терпеливо дожидавшийся в сторонке окончания экзекуции. — Все же уважаемый человек, журналист. Хоть и Мерзавчик…

— Не слишком, — уверенно ответил бодро вышагивающий по утрамбованной лесной тропинке Лихолит. У «палача НКВД» было умиротворенное лицо человека, только что выполнившего свой долг. — Пуды подобных статей — это удар по мозгам и по психике. А что касается того, что они «предупреждают читателей»… Маньяки и раньше были — или я ошибаюсь? Чикатило, Салтычиха, и иже с ними. Все знают о их существовании. Так что это не предупреждение, а умножение числа маньяков. Даже полицейские, работавшие с маньяками, нуждались в психологической реабилитации, а это были крепкие ребята, что же говорить о простом обывателе? Нет, психика — очень тонкая штука, а такие статьи — микро стресс. К тому же под воздействием подобных «предупреждений» у людей рождается лютая ненависть, мы мечтаем разорвать этого ублюдка на части. И незаметно примеряем на себя мантию палача. А то, что иногда ошибаемся и рвем не того… За убийства, совершенные Чикатило и Ершевым, были осуждены невинные люди. И тоже были доказательства их «вины». Судьи не знали сомнений, потому что перед их глазами стояли жертвы… Зачем их родственникам теперь наши извинения? Мы для их родственников такие же убийцы, какими они были для нас. Скажи человеку, что перед ним насильник, убивший и расчленивший ребенка — что он с ним сделает? А потом скажи ему, что он ошибся и это был невинный человек… Нет, Володя, таких «судей» нужно от всей души пороть. Вместе с «разоблачителями» и «палачами».

— Но ведь вы тоже… вроде как взяли на себя роль «палача». Значит, вас тоже нужно пороть?

— Попробуй, — пожал плечами Лихолит. — Я, друг мой, палач по убеждению и по призванию, а не по злобе, не по ошибке или потому, что меня кто-то науськал… Но я никому бы не желал залезать в мою шкуру. Думаешь я по ночам не вою? Не бросаюсь по ночам на стены и не грызу их от безвыходности, невозможности вернуть все назад? Еще как вою! Только вернуть-то ничего уже нельзя… да и не хочу я останавливаться. А вот ты какого рожна душегубом решил стать? Мало в жизни зла сделал, или карьера палача покоя не дает?

— У меня есть счеты, по которым надо заплатить…

— А-а… Ну-ну… Знакомо мне это, знакомо. Хорошо. Пойдем. Покажу тебе, как надо расправляться с врагами — ловко, умело и красиво. Захочешь — повторишь.

— Захочу, — уверенно сказал Врублевский. — Я не кисейная барышня. Я воевал, и что такое кровь и гной — знаю… Куда мы пойдем сейчас?

— Сегодняшний день мы посвятим мелким пакостям. Сейчас мы пойдем к тем, кто мог бы навести порядок в этом городе, но предпочел зарабатывать на этих событиях звездочки и медали.

— В милицию? — удивился Врублевский.

— Милиция у нас дома сидит и скрежещет зубами от бессилия. Нет, мы пойдем к тем, кто действительно мог… но не очень-то хотел…

Остановившись перед дверью с кодовым замком, преграждавшей путь в серое пятиэтажное здание на окраине города, Лихолит прищурился, рассматривая потертые кнопки, и уверенно набрал код. Внутри что-то щелкнуло, и дверь приоткрылась.

— И люди за это платят деньги, — вздохнул Лихолит. — От алкоголиков, может быть, и спасает…

Он провел Врублевского на последний этаж, к неприметной, обтянутой черным дерматином двери, рядом с которой красовалась табличка: «Доцент Васильев А.А.».

Не обращая внимания на звонок, Лихолит громко и отчетливо постучал. Три удара, пауза, и еще три удара. Шагов Врублевский не услышал, но когда Лихолит доброжелательно улыбнулся Дверному глазку, дверь распахнулась и на пороге появился…

— Добрый день, — вежливо поздоровался «многознающий» гардеробщик бара «Фаворит». — Если признаться, Николай Николаевич, было очень большое желание не открывать вам. Ваши приезды обычно ассоциируются у нас с нежелательными событиями.

— Которые приносят вам награды и премии, — продолжил за него Лихолит. — Лично я не помню случая, чтобы данная мной информация не пошла вам на пользу. А вы помните такие случаи?

— А я до сих пор не могу понять, чего от вас больше — вреда или пользы… Проходите, Васильев у себя… Насколько я понимаю, молодой человек — с вами?

— Да, это мой человек, — подтвердил Лихолит.

— Предупреждать надо, — с ласковой укоризной сказал «гардеробщик». — Могла «накладочка» выйти… Проходите.

Врублевский прошел за Лихолитом в дальнюю комнату, где из-за стола поднялся им навстречу высокий, очень худой человек с красивым и немного женственным лицом.

— Рад видеть вас живым, здоровым и бодрым, — сказал он, пожимая руку Лихолита. — Хотя, признаться, насчет «видеть» у меня радости несколько меньше.

— Нет, меня определенно любят в этом городе, — усмехнулся Лихолит, усаживаясь в кресло и жестом предлагая Врублевскому занять место на диване, — А ты высох еще больше, Саша. Я думал, что это уже невозможно. Оказывается, я тоже иногда ошибаюсь.

— Высохнешь тут, — вздохнул «доцент Васильев». — Дел невпроворот. Какая-то эпидемия сумасшествия. У меня порой складывается ощущение, что честных людей вообще не осталось. Как шутят современные «диссиденты»: «Перестройка — это приватизация, плюс повальная криминализация всей страны».

Так все же в ваших руках, — пожал плечами Лихолит. — Не зря же шутят все те же «диссиденты»: «Товарищ, верь, пройдет она, так называемая «гласность», и вот тогда госбезопасность припомнит наши имена». Захоти вы за наших «прихватизаторов» взяться всерьез — никакие «высокие кресла» им бы не помогли. У каждого из них за душой огромная куча пакостей, больших и мелких. У всех, начиная от старых коммунистов, и заканчивая суперсовременными «дерьмократами». Кто-то взятки под видом гонораров от книг берет, кто-то цветными металлами «балуется», кто-то нефть под шумок сосет. Компромата на наших «перестройщиков» — выше их кресел. Бери любого за понравившееся место и тяни, пока не посинеет. Или боязно?

— Не ко мне упреки, — отмахнулся Васильев, — Это не мой уровень. Мне легче льва за «это самое место» потянуть, чем кого-то из новых или старых «реформаторов-приватизаторов». Там такие связи, такие деньги… Первым делом что развалили? КГБ. Разве сейчас у нас контора? Остатки жалкие, а не контора. Милицию, и ту в дерьмо втаптывают. На всякий случай, чтобы с голодухи за «первопричину» коррупции не взялись. Вот и сидим по уши в дерьме — что мы, что милиция. Устал я от вечных перемен, Николай Николаевич. После каждой очередной реформы КГБ-ФСК-ФСБ работа парализуется полностью. Народ уходит, а оставшиеся уже боятся что-то серьезное предпринимать. Что уж тут делать, когда аресты надо начинать с высшего руководства? Все, что ниже — исполнители, не более… «Наверху» решили, что мы опасны для них и не нужны для страны. Государственных интересов у страши больше нет, врагов нет, проблем нет… Гнием потихоньку…