Ее я - Реза Амир-Хани

Али согласился. Он нагнулся, чтобы поцеловать руку дервиша, но тот убрал ее за спину. Он поцеловал голову Али и что-то шепнул ему на ухо.

Это было в Париже. Абу Расефа убили. Мы только что вернулись из Алжира. Марьям с нами не было в тот вечер, не помню почему. Видимо, она осталась в Алжире еще на неделю с родителями Абу Расефа. А мы с Махтаб вдвоем ночевали тогда в той квартире, где жили Марьям и Махтаб. Я спал в холле на канапе, а Махтаб – в спальне, где стояли две кровати, ее и Марьям, пустая в ту ночь.

Мне было не уснуть, и я ворочался не переставая. От Махтаб меня отделяла ложная стенка толщиной в полпяди. Ложная стенка, ложная стенка… Ложная стенка в полпяди… А я ведь знал, что отдам жизнь, чтобы только услышать дыхание Махтаб… Мне хотелось войти к ней. Просто сесть рядом или опуститься на колени возле нее… И это все. Я хотел хотя бы раз вдохнуть аромат бутона ее губ, этот запах жасмина… Но не получалось. Я пытался представить себе, что она сейчас чувствует. Неужели она крепко спит? Если да, то она имеет право на это. Но скорее всего… ведь и она не бессердечна. Скорее всего, и она не спит и думает о том же, что я. Наверное, ей не спится… А у меня вся кровь прилила к сердцу, голова была невыносимо тяжелой. И вот я вскочил и начал расхаживать, как раненый волк, по холлу. «Махтаб в двух шагах от тебя. Никто ни о чем не узнает, осел! Никто тебя не видит, идиот! Никого нет поблизости, паралитик! Или ты не мужчина, ты кастрат?» Как только я ни ругал себя… Одним движением повернуть дверную ручку, и я с Махтаб. Но мысль унесла меня в прошлое, и вспомнились хадисы и проповеди давних лет.

Я вспомнил, как в детстве сидел в Сахарной мечети у подножия минбара и слушал проповедь: «Когда чужие мужчина и женщина остаются наедине, с ними на самом деле присутствует еще и третий – шайтан…» Впрочем, даже этот хадис подводил к милости Божьей, ибо никогда чужие мужчина и женщина не бывают наедине – с ними всегда Бог… Голова моя кружилась, а из всех телесных пор лился пот. «Махтаб не скажет «нет». Это дело Божье. И мы поженимся потом. И все будет решено…» В памяти моей еще звучал голос дервиша: «Тогда, когда ты почувствуешь, что любишь Махтаб только ради нее самой… Тогда и соединись с ней! Тогда я сам обязательно дам тебе знать». И я воззвал в душе: «Дервиш! Дай же мне знать! Время пришло…» Однако я понимал, что в этот момент я не хотел Махтаб ради нее самой… Одним движением повернуть дверную ручку, и я с Махтаб. Одним движением повернуть дверную ручку. Одним движением повернуть дверную ручку. И я встал и повернул дверную ручку.

В ванной я плеснул себе воды на лицо, но прохладнее не стало. С ума сходил я от жары! Смотрел на себя в зеркале и ругал последними словами: «Кастрат, не мужчина, трус, слабак, раззява…»

Зажегся свет в холле. Это Махтаб вышла. На голову ее был накинут тот самый кремовый платок, который – она наверняка это знала – так мне нравился. А глаза ее были красными: ясно, что и она не спала. Она присела на канапе:

– Сколько шума от тебя! Спать не даешь…

Потом она рассмеялась, а потом глубоко вздохнула и сказала спокойно:

– Ты только эту ночь заснуть не мог, а у меня каждая ночь такая…

Я вышел из ванной весь мокрый, не вытершись. И не знал теперь, где присесть в холле. Кроме канапе, сидеть было не на чем. И я уже почти решил сесть на пол, когда она опять засмеялась:

– Никак ты боишься меня, Али?

Я высоко поднял голову, и она продолжала:

– Иди садись на канапе.

Подвинувшись, Махтаб забралась на канапе с ногами, прижав их к груди. И я присел с краю. Теперь я мог смотреть ей прямо в глаза. Раньше ни один из нас этого не выдерживал, и когда кто-то смотрел другому в глаза, тот их опускал. А теперь мы смотрели прямо друг на друга, она на меня своими глазами медового цвета. Пробила мне сердце и словно лила в него расплавленный металл. И я слышал, как мое сердце шипит и потрескивает от жара. И вот мы смотрели друг другу в глаза, и она приблизилась ко мне. Лицо ее приблизилось к моему. Кажется, она ожидала, что я тоже приближусь, и тогда… Но я отодвинулся. Она приблизилась ко мне сильнее… А я отодвинулся. Она приблизилась… Приблизила свое лицо и закрыла глаза. Может быть, она думала, что я стыжусь ее глаз, но… Она была беззащитной. Была одинокой. И никто меня не видел, даже глаза Махтаб… Она тяжело вздохнула, и я почувствовал ее теплое дыхание на лице. Запах жасмина сводил меня с ума… Тут речь шла не только о благочестии. Запах жасмина… Запах жасмина… И я ее… Я ее… Я ее не обнял.

У меня потекли слезы. Я почти зарыдал – так текли слезы… Махтаб открыла глаза. И покачала головой, и в ее глазах тоже задрожали слезы. Кажется, она плакала обо мне – от жалости ко мне. Да, обо мне она плакала. И севшим от волнения голосом спросила:

– Ты меня не любишь?

– Никто так, как я тебя люблю, никого не любил…

Она помедлила. Опять взглянула мне прямо в глаза своими медовыми глазами:

– Али мой! Я переживаю за тебя. Почему тебе приходится так мучиться? Что ж! Такая уж любовь мучительная… А если не любовь, то что это?

Я ничего не ответил. Она приблизилась ко мне, положила руку мне на волосы и сказала:

– Я с Шахин говорила о тебе…

– Шахин – кто это?

– Шахин Фахр аль-Таджар. Она в прошлом году вернулась в Иран и вышла замуж. Я говорила с Шахин… И она мне сказала, ведь она психолог… Почему ты отодвигаешься? Что я тебя – съем, что ли? Почему ты боишься меня? Я страдаю по тебе, Али… Если бы ты, как Карим – да помилует его Аллах, – был привязан к чему-то, кому-то другому, тогда я не переживала бы … Но я же знаю, что у тебя, кроме меня, никого нет… Так не отодвигайся, мальчик!

А я отодвигался. И ей уже было не достать меня. И она вроде бы рассердилась и повысила голос:

– Шахин сказала… Ты вообще знаешь, что такое внутреннее влечение? Что такое эго?

– Эго – это «я».

– Либидо?

– Страсть любовная.

– Табу?

– Запрет.

– Да чтоб ты сдох!

– Сумма мата![91]

Вопрос: зачем ты всю эту ерунду пишешь? Чего добиваешься?

– Мата шахид![92]

И теперь уже я повысил голос. И крикнул в лицо Махтаб ту фразу, которую мне прошептал на ухо дервиш Мустафа:

(!) –[93]

(Смотри главу «11. Я».)

* * *

Было бы несправедливо с моей стороны не написать о том, что настал-таки день, когда дервиш дал мне знать о себе и сообщил, что время пришло. Это было тогда, когда я понял, что люблю Махтаб ради самой Махтаб.