Стеклянные дома - Луиз Пенни

– А если они проведут встречу в бистро? Вы будете стоять с ложкой в руке?

– Надеюсь, хотя бы вилку удастся схватить, – отшутился Гамаш.

Но Бовуар не улыбнулся.

– Я возьму вот это, – сказал Гамаш, и его лицо посерьезнело, когда он показал Жану Ги то, что вытащил из бардачка вместо пистолета.

У него на ладони лежало что-то похожее на деревянную чурку. Но Бовуар знал, что это такое. Швейцарский армейский складной нож для охотников. Его лезвие предназначено для потрошения добычи.

Жан Ги перевел взгляд с уверенной руки Гамаша на его лицо и увидел в карих глазах ту же твердость.

Одно дело – стрелять в человека. Ужасное действие, которое невозможно забыть. И не следует забывать. Бовуар это отлично знал. Но совсем другое дело – ударить человека ножом. Всадить в него клинок.

Жан Ги никогда и не думал об этом.

А Гамаш думал. И прежде, и теперь. И готов был использовать нож. Если возникнет необходимость.

* * *

– Прекрасно, – проскрипела Рут, когда Гамаш и Бовуар вошли в бистро. – Пришли Рокки и Бу-Бу.

Гамаш посмотрел на Бовуара и в отчаянии покачал головой.

– А разве не Рокки и Буллвинкль? – спросил Габри, ставя пиво перед Кларой.

Бовуар тем временем поцеловал Анни и взял у нее Оноре.

– Лось и белка, – кивнула Клара и сделала большой глоток холодного эля «Фарнхам бланд».

– Это Йоги и Бу-Бу,[50] – сказала Рейн-Мари, обнимая Гамаша.

– И ты, Брут? – проговорил Гамаш, и Рейн-Мари рассмеялась.

– Оноре, – прошептал Жан Ги на ухо младенцу, вдыхая его запах. Аромат детской присыпки и Анни.

И теперь Жан Ги понял, почему шеф попросил пригласить Рут. Чтобы она могла громко вышучивать их. Небольшая, но красноречивая деталь. Как портреты Клары, состоящие из крохотных мазков и точек. Точно выверенных. Для создания атмосферы.

Для тех, кто знал Рут, ее оскорбления были просто ритуалом. Что-то вроде визитной карточки. Но для посторонних они прозвучали бы как издевательское высмеивание двух людей, настолько некомпетентных, что это ясно даже старухе. И она не боится говорить правду.

Это добавляло штрихов к представлению о Гамаше как о дружелюбном, теплом, покладистом человеке. Очень мягком. Человек, которого оскорбляют в загородной гостинице, вряд ли годится для четкой, суровой полицейской работы.

Бовуар видел сидящих в углу Матео Биссонетта и Леа Ру. Слушающих. Улыбка на лице Леа была такой натянутой, что губы будто исчезли. Она напоминала гадюку.

Американские гости глазели на них открыто. Они даже не пытались делать вид, что это их не интересует.

Разумеется, они знали, кто такой Гамаш.

Настал критический момент.

Что они сделают сейчас: поднимутся и уйдут из опасения, что Квебекская полиция расстроит их планы?

Достанут пистолеты и откроют огонь по полицейским и другим посетителям бистро? Картель сделал бы такое далеко не в первый раз.

Но двое американцев продолжали сидеть, словно наблюдая не самое интересное ток-шоу.

– Вот уж не думал тебя здесь увидеть, – сказал Жан Ги жене, испытывая удивление и облегчение оттого, что его голос звучит вполне нормально.

– Я тебе отправила эсэмэску, – откликнулась Анни. – Мы решили приехать сюда – уж больно жарко в городе.

Впрочем, за городом было ничем не лучше. Воздух насыщен влагой. Еще чуть-чуть, и он превратится в воду. Ни ветерка, ни малейшего намека на облегчение. Люди искали тень и молили солнце скрыться с небосклона.

Все, кроме детей, которые, держась за руки, водили хоровод на лугу. Двое мальчишек отнимали друг у друга мячик.

Бистро заполнялось, много столиков было уже занято.

Гамаш подошел к столику, за которым сидели американцы. Раздался скрежет дерева по дереву – тот, что постарше, отодвинулся от стола и уронил руки на колени.

Волосы на руках Жана Ги и на его загривке встали дыбом, кожу защипало. Словно ноябрьский ветерок пронесся по залу. Но он держал на руках Оноре и ничего не смог бы сделать, даже если бы этот человек вытащил пистолет. И выстрелил в шефа.

Бовуар заставил себя отвернуться. Закрыв Оноре своим телом, он встал перед Анни.

Остальные тем временем возобновили разговор о выставке Клары в Музее изящных искусств в Монреале, до которой оставалась неделя, и только Рут наблюдала за Жаном Ги. С любопытством.

Гамаш улыбнулся двум гостям.

– Не возражаете? – спросил он по-французски. Поскольку ответа не последовало, он сказал: – Anglais? Англичане?

– Да.

– Эти стулья заняты?

– Нет, пожалуйста.

Гамаш взял два стула за спинки, потом помедлил, разглядывая двух приезжих:

– Что-то мне ваши лица знакомы. Мы не встречались?

Бовуар на другом конце зала подумал, что вот-вот потеряет сознание. Он передал Оноре Анни и приготовился при необходимости вытащить оружие.

Вокруг него шел разговор, бессмысленный набор бессмысленных слов, и Жан Ги изо всех сил старался делать вид, что следит за его ходом.

Он не отваживался посмотреть в сторону Гамаша, который дружески болтал с главой наркокартеля. Но слышать их он слышал.

«Если они его не убьют, это сделаю я», – подумал Жан Ги.

Изабель Лакост сидела возле Клары с приклеенной к лицу улыбкой, но ее правая рука была опущена ниже столешницы.

Сердце Жана Ги бешено колотилось – он едва слышал слова.

– Не думаю, что мы знакомы, – сказал американец помоложе. – Мы здесь проездом.

– Вот как, – произнес Гамаш с мягким британским акцентом. – Вам повезло. Не многие находят эту деревню, это бистро. Здесь новый шеф-повар. Попробуйте его форель на живом огне – великолепно.

– Мы уже поели, – ответил молодой. – Это было изумительно. Мы обязательно сюда вернемся, и не раз.

– Надеюсь, – сказал Гамаш. – Спасибо за стулья.

Старший суперинтендант кивнул им, взял стулья, один подтолкнул к Бовуару, другой поставил рядом с Рейн-Мари.

– Похоже, хорошие ребята, – сказал Жан Ги, недовольно глядя на севшего Гамаша.

– Американцы. Всегда хорошие ребята.

Арман снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула. Демонстрируя, если кому любопытно, что у него нет оружия. Старший суперинтендант был безоружен и явно не знал, кому он сейчас советовал, что выбрать в меню. И что вообще должно произойти.

Еще один штрих к образу.

– Что будете, patron? – спросил Оливье. – Виски?