Булатный перстень - Дарья Плещеева

— Ты сперва скажи, для чего с девицы платье снял! — велела дама.

— Надобно было… Чтоб не признали…

— Матушка-барыня, кабы он был вор, то и платье бы собой приволок, и накладные космы, да и побрился бы, — сказал Пашка. — Он когда сюда забрался, еще не знал, что ему платье понадобится. Сдается, он тут уже наследил, и его ищут.

— Да нет же, дурак! Он точно вор! — воскликнул Гришка. — Я его, барыня, у того дома видал, и мальчишка с ним там был — воровской выкормыш, и девка к нему прибегала — из тех, что клейма ставить уж негде. Доносил же вам — слоняется такой, высматривает!

— Он?

— Точно он, как Бог свят! — Гришка перекрестился.

— А отчего ведет себя по-дурацки?

— Того я знать не могу.

Дама задумалась.

— Кабы мы сюда благопристойно явились, то отвели бы голубчика во дворец. А так — придется привязывать к дереву, — решила она. — И рот затыкать. Но сперва снять с него мое платье. Надо же, как все это некстати…

— Я не вор, — внятно сказал Ероха. — Это недоразумение.

— Хорошо недоразумение. Гришка, доставай веревки.

— А что, коли его товарищи тут по острову бродят? — предположил Гришка, открывая саквояж. — Что, коли они какую-то хитрую пакость затеяли? Там-то они вздумали обокрасть повитуху, а тут добра не в пример больше!

Тут до порядком напуганного Ерохи дошло наконец, отчего его сочли вором.

— Сударыня, я совсем другим делом на Мещанской занимался!

— Делом! — передразнил Пашка. — Уж коли это делом звать, так что — безобразием? Подсоби, Гриша, ему вторую руку завернуть.

— Сударыня, не вор я! Я за другим делом был туда послал!

— Кем послан?

Ероха задумался. Назвать сенатора Ржевского несложно — да только не выйдет ли из этого какой беды?

— На нем еще матросская шапка была! — припомнил неумолимый Гришка. — Не иначе, из матросов за воровство выгнали!

Тут в памяти Александры выскочили обрывки вчерашних речей. Что-то такое пытался сказать некрасивый приятель Новикова и Михайлова — Ефим, что ли? Что-то про голого, босого… вот же они, грязные пятки…

— Ну так как тебя, голубочек, звать? — спросила Александра. — И не начались ли твои подвиги с укрощения бешеной коровы?

— Мичман Ерофеев, к вашим услугам, сударыня, — отвечал пораженный Ероха.

— Господи! — воскликнула Александра. — Что ж вы, мичман, ночью вплавь отсюда не ушли? Я ведь наугад про корову брякнула! Думала — а вдруг?..

— А потому и не ушел, что отыскал господина Нерецкого, — сказал Ероха. — Велите вашим людям меня отпустить, пока руку совсем из плеча не выдернули!

Его тут же отпустили, помогли встать, даже почистили.

— Да что ж вы молчите? Рассказывайте! Где, как? Что с ним? — спрашивала взволнованная Александра.

— Он в каком-то подвале сидит, и его оттуда можно откопать. Я случайно на него набрел, когда прятался. А теперь искал лопату. Лопата — возле оранжерей, там открытое место, а меня уже заметили, нужен был маскарад, ну и вот… простите великодушно!..

— Бог простит! Где тот подвал, ведите меня к нему! — потребовала Александра.

— Да так сразу и не объяснить, рисовать надобно. И не просто к нему попасть. Там на подступах люди стоят, если кто из гостей в ту сторону на прогулку идет, прелюбезно просят поворотить — там-де все раскопано. При мне двух дам не пустили.

— А вы, мичман?

— А я по глупости туда угодил.

Это случилось накануне вечером. Ероха, устав скрываться бегством, прятаться в канавах, да и проголодавшись, решил выйти на северный берег острова, переплыть реку, а там — как Бог даст. Он еще не успел обозреть остров сверху из беседки, но полагал, что река там вряд ли широка, а на другом берегу какие-нибудь огороды или даже поля, можно спокойно, двигаясь на восток, дойти до обжитых мест и провести рекогносцировку.

Он вышел к воде, подивился тому, как узка в этом месте протока, не более десяти сажен, и пустился вплавь.

Выйдя из воды, он, уверенный в своей безопасности, выжал рубаху с портами, снова надел и пошел на восток. Он даже нашел довольно широкую тропинку и маршировал по ней шагов с полтораста, когда натолкнулся на узкий мостик и перешел его. Вскоре за мостом оказался пригорок. Ероха взобрался на него, чтобы сообразить, куда двигаться дальше, и тут понял свою ошибку. Он не реку переплыл, отделяющую Елагин остров от материка, а всего лишь длинный и узкий пруд — один из превеликого множества прудов, вырытых по приказу господина Елагина и составляющих целое гигантское водяное ожерелье, лежащее на острове. Так что следовало снова лезть в воду. Хоть и не больно хотелось.

Тут следует вспомнить, что Ероха сильно проголодался. Время было вечернее, а если переплыть реку и выйти на берег в безлюдной местности, то велика была вероятность, что ближайший кусок хлеба ждет его уже в доме Ржевского. Удирая от погонь, он сумел стянуть узелок какого-то работника с черствым пирогом, краюхой и двумя луковицами, но этого было мало.

В самом широком месте остров был немногим более полуверсты. Ероха подумал — и пошел далее на восток, полагая, что вскоре окажется на стрелке Елагина острова, а там уже поглядит: или найдет способ разжиться провиантом, или плюнет на все и поплывет прочь на пустой желудок, но не к материковым огородам, а к Каменному острову, который весь заселен, так что возможностей стянуть еду и хоть что-то из одежды поболее. Ероха, разумеется, прирожденным вором не был, но обстоятельства не позволяли сохранить добродетель.

Поскольку он шел босиком, то старался выбирать ровную поверхность. Довольно ровной казалась ему дорога. Пройдя с сотню шагов, он услышал мужской грубоватый голос.

— Нет, сударик, образа тебе давать не велено. Ты уж как-нибудь так помолись, без образа.

Ответа затаившийся Ероха не разобрал.

— Нет, нет, не велено, — повторил голос. — А ты ешь да не кобенься.

Мгновение спустя этот же голос удивленно воскликнул:

— Какое еще полотенце?! Не будет тебе полотенца, сударик! Не велено! Прощай!

Шагов Ероха не услышал — видимо, сердитый мужчина шел по мягкой земле или по траве.

— Ага! — сказал сам себе Ероха. — Тут какой-то убогий с провиантом имеется! Попрошу, чтобы поделился.

Он сообразил, где грубый детина вел разговор с незримым страдальцем, и пошел туда очень осторожно.

Июльская ночь в здешних широтах начинается поздно, и Ероха прекрасно видел, куда его занесло. Это был покрытый травой взгорочек, из коего вырастала темная каменная стена, сложенная из настоящих валунов. Окон там, где им полагалось бы быть, Ероха не обнаружил, а вот какая-то дырка, полускрытая травой, имелась. Подкравшись поближе, он разглядел, что дырка забрана железной решеткой, и ему сделалось здорово не по себе. Судя по всему, именно тут и стоял мужчина, пока не ушел.