Тонкая работа - Сара Уотерс

— Там мы ее и положили, — говорит она, — в комнате Джентльмена. И целыми днями я сидела у ее постели и держала ее за руку, а ночью слышала, как она ворочается в постели и плачет. Прямо сердце разрывалось. Она была невинней овечки. Я подумала: верно, не выживет. Мистер Иббз тоже так говорил. Да и она, похоже, тоже так думала, потому что ей оставалось еще два месяца, и по всему было видно, что и полсрока она не протянет. Но, может быть, ребеночек тоже это почувствовал — они порой лучше нас все понимают. Потому что и недели не прошло, как пошли воды, и началось. Длилось это один день и одну ночь. Хотел родиться — и все тут. Подумать, такая козявка, но наша дама и без того слабенькая — чуть концы не отдала. Потом услышала детский плач, оторвала голову от подушки. «Что это, миссис Саксби?» — спрашивает. «Это ваш ребеночек, дорогая», — говорю я ей. «Мой ребенок? — удивляется. — А кто это: мальчик или девочка?» — «Девочка», — отвечаю. Услышав это, она как закричит: «Да поможет ей Господь! Ибо мир жесток к девочкам. Лучше бы она умерла, и я вместе с ней!»

Она качает головой, поднимает руки, снова роняет их на колени. Ричард стоит, привалившись плечом к дверному косяку. К двери прибит крючок, на нем висит шелковый халат: взяв конец пояска, он от нечего делать водит им по губам. Смотрит на меня, прищурясь. Из кухни доносятся смех и захлебывающийся визг. Женщина прислушивается, горестно вздыхает.

— Опять Неженка ревет... — говорит она, закатывая глаза. — Но я, должно быть, заговорилась, правда ведь, мисс Лилли? Я еще вам не надоела? Ну да, кому интересны эти старые сказки...

— Продолжайте, — требую я. Во рту у меня пересохло, слова застревают. — Дальше, про ту женщину.

— Про даму, у которой родилась девочка? Такая малюточка: волосики светлые, глазки синенькие — ну да у них у всех сначала синенькие, это потом они карие...

И со значением смотрит в мои карие глаза. Я краснею. Но голос мой не дрогнул.

— Продолжайте, — говорю я снова. — Я догадалась, к чему вы клоните. Лучше сразу расскажите. Женщина пожелала своей дочери смерти. Что потом?

— Смерти? — Она качает головой. — Ну да, так она сказала. Ну бывает, женщины так говорят. Иногда. Иногда они и впрямь так думают. Но она — нет. Этот ребенок был для нее все, и когда я сказала: лучше отдайте девочку мне, она аж взвилась. «Ну и как вы ее думаете растить? — спросила я. — Вы ведь благородная дама и без мужа?» Она сказала, что скажется вдовой — уедет за границу, где никто ее не знает, и будет работать — хоть бы белошвейкой. «Пусть моя дочь выйдет за бедняка, только бы не узнала о моем позоре,— так она сказала. — С прежней жизнью покончено». Только об этом и думала, бедняжка, и, как я ее ни уговаривала, все не отступалась: что скорее хочет видеть дочь бедной, но честной, чем вернет ее в мир богатых. Она хотела отправиться во Францию, вот только наберется сил — но, скажу вам откровенно, мне-то казалось, что все это чушь и чепуха, хотя за нее я бы в лепешку расшиблась, такая она была кроткая и беззащитная.

Она вздыхает.

— Но кроткие и беззащитные всегда страдают в этом мире — скажете, не так? Она слабела с каждым днем. Все твердила про Францию, ни о чем другом и не думала, как вдруг однажды поздним вечером, я как раз укладывала ее спать, в дверь постучали. Это была та самая женщина из Боро, которая прежде направила ее ко мне. Я как увидела ее лицо, так сразу и поняла, что стряслось. Чего ж тут можно было ожидать? Папаша этой дамы с братцем выследили ее в конце концов. «Они идут сюда, — сказала та женщина. — Господь свидетель, я не хотела им говорить, где она, но у брата трость, он побил меня». И показывает мне спину — вся черная. «Теперь они пошли искать извозчика, — говорит она, — и крепкого мужика себе в помощники. Думаю, у вас есть только час, не больше. Уводите ее скорее, если она хочет скрыться. Если же вы ее спрячете, они весь дом кверху дном перевернут!»

Ну да! А дама-то наша сошла вниз вслед за мной и все слышала своими ушами, и ну причитать. «Все, мне конец! — сказала. — О, если бы я только могла убежать во Францию!» А сама даже по лестнице спустилась с трудом, такая слабенькая. «Они заберут мою дочку! — сказала она. — Заберут у меня и возьмут к себе! Запрут ее в своем доме — все равно что в могиле! Отнимут ее у меня и будут настраивать против меня — о, а я даже не успела придумать ей имя!» Только это и твердила. «Я не дала ей имя!» — «Так дайте сейчас! — говорю я, чтобы хоть как-то успокоить. — Думайте скорее, пока еще есть время». «Да, да! — говорит она. — Но какое имя ей дать?» «Ну, — говорю я, — в конце концов, она же из благородных, этого уж не отнимешь. Дайте такое имя, которое бы ей подошло. Как, кстати, вас-то зовут? Назовите ее так же». Она стала мрачнее тучи. «Ненавижу свое имя, скорее я прокляну ее, чем услышу, что кто-то зовет ее Марианной».

Взглянув на меня, женщина вдруг умолкает. Видимо, я сильно переменилась в лице: пока она все это мне рассказывала, я стояла, слушая свое прерывистое дыхание, и в конце концов мне стало дурно. Я делаю глубокий вдох.

— Это неправда, — говорю я. — Чтобы моя мать пришла сюда, без мужа? Мать моя была сумасшедшая. А отец — военный. У меня есть его кольцо. Вот оно, гляньте!

И направилась к сумке, нагнулась к ее рваному боку, порылась и нашарила крохотный тряпичный узелок, в котором лежали мои драгоценности. Это кольцо дали мне в сумасшедшем доме — его-то я и показала. Рука моя дрожит. Миссис Саксби вертит его в руках и пожимает плечами.

— Кольцо можно достать, — заявляет она, — где угодно.

— Это его, — говорю я.

— Или чье-нибудь еще — мало ли. Я вам с десяток таких раздобуду — хоть с надписью «Victoria Regina». И не обязательно при этом, что они от королевы.

Я ничего ей не могу ответить. Потому что, на самом деле, откуда мне знать, кто делает эти кольца и что за буквы на них гравируют? Я повторяю уже не так уверенно:

— Моя мать пришла сюда одна, без мужа. Больная. А мой отец... И мой дядя... — Я поднимаю глаза.— Дядя. Зачем ему лгать?

— А зачем ему говорить правду? — замечает Ричард, отлепившись от двери. — Готов поклясться, что его сестра до этого ужасного случая была девушкой честной, только очень несчастной, но несчастье это такого свойства... в общем, мужчинам не пристало об этом распространяться...

Я снова смотрю на кольцо. На нем царапина, маленькой девочкой я очень любила ее разглядывать — думала, она от удара вражеским штыком. Теперь же золото кажется мне легким, будто его продырявили и стала дутая пустышка.

— Моя мать, — продолжаю твердить я, — сошла с ума. И родила меня на столе — ее крепко связали. Нет!.. — Я закрываю ладонями глаза. — Ладно, возможно, я это сама придумала, но как же все остальное? Мать моя была безумной — ее держали под замком в доме для умалишенных, мне все всегда говорили об этом, чтобы я, не дай бог, не пошла по ее стопам.

— Конечно, она такой и была, раз ее упрятали под замок, — говорит Ричард, — порой девушек прячут, как мы знаем, для удовольствия джентльменов. Но нет, лучше пока помолчу. — Это миссис Саксби метнула в него суровый взгляд. — А вас, Мод, держали в постоянном страхе, пугали, что будете такой же. И что же с вами стало в результате? Вы стали забитой, робкой, о себе не думали нисколько — дяде вашему как раз это и надо было. Разве я не говорил вам, какой он мерзавец?