Повседневная жизнь российских жандармов - Борис Григорьев

Альбомы были большие и маленькие. Часть альбомов, видимо, предназначалась для надобностей самой заграничной агентуры, в них было помещено несколько сот фотографий революционеров. А маленькие альбомчики, так называемые карманные, предназначались для агентов наружного наблюдения. В них было 20–30 фото революционеров, главным образом террористов. В комнате стояли три письменных стола с пишущими машинками на них и массивный несгораемый шкаф.

Вторая комната была кабинетом. Великолепный письменный стол красного дерева с роскошными бронзовыми канделябрами и другими украшениями, диван, кресло, стулья красного сафьяна и два больших портрета царя и наследника… Вот он, тот центр, откуда невидимая рука направляла свои удары в самое сердце русской политической эмиграции…».

Летом 1884 года в Париж с инспекционной миссией выехал сотрудник 3-го делопроизводства Департамента полиции К. Г. Семякин. По возвращении из командировки он составил доклад, из которого следовало, что Корвин-Круковский розыскным делом не интересуется, не понимает его и даже не дает себе труда разбирать те материалы, которые доставлял ему Барлэ, а в Петербург шлет всякий «хлам». Естественно, Семякин обнаружил и финансовые нарушения. Он предложил произвести соответствующую реорганизацию и 3-го делопроизводства, которому была подотчетна Заграничная агентура, и самого Парижского бюро.

Корвин-Круковского сняли, и на его место выехал П. И. Рачковский. С этого момента Рачковский становится видной фигурой департамента и начинается новый этап в деятельности Заграничной агентуры. Ученик и последователь П. Г. Судейкина, человек в первую очередь хитрый, умный, тонкий, не без дипломатических способностей, к тому же напористый и честолюбивый, он быстро входит в курс событий в эмиграционной среде, избавляется от ненужного агентурного балласта, приобретает ряд новых источников в партии эсеров и РСДРП, настраивает весь аппарат на рабочий лад и добивается внушительных успехов. П. И. Рачковский нашел контакт и взаимопонимание у парижских журналистов и с их помощью перенес войну с русскими революционерами на страницы газет. «Энергии и изворотливости Рачковского, казалось, не было предела, — писал В. Агафонов. — Это был прирожденный сыщик, комбинатор и авантюрист».

Помимо Парижского бюро Рачковского, распространившего свою деятельность сначала на всю Францию и соседние Швейцарию и Италию, а потом на Австро-Венгрию и Балканский полуостров, Департамент полиции продолжал получать информацию от русских консулов во Франции, Австрии, Германии, Англии, Румынии, США. Некоторые загранагенты, включая лондонских и консула в США Оларовского, предпочитали обходиться без посредников и сносились с Петербургом напрямую. Долгое время балканской агентурой заведовал Александр Моисеевич Вейсман, бывший секретный сотрудник Одесского губернского жандармского управления, который в интересах дела поддерживал прямой контакт с Центром в Петербурге и успешно освещал деятельность находившихся там народовольцев. Но Вейсмана сгубила тяга к казенным деньгам и диктаторские замашки: он стал запускать руку в агентурный фонд и пустился в авантюру, организовав для поднятия своего престижа фиктивное покушение на болгарского князя Фердинанда.

З. И. Перегудова утверждает, что Рачковский не гнушался в своей работе и откровенной провокацией, в частности, он якобы придумал и осуществил план мнимого покушения на Александра III, снабдив своего агента Ландезена деньгами, на которые тот устроил в Париже лабораторию по изготовлению бомб, а затем обеспечил бегство Ландезена из Франции и выдал лабораторию французской полиции. Втянутые в дело революционеры, пишет историк, были осуждены и понесли наказание, а во французской прессе вокруг дела поднялся скандал, что дало повод местным властям провести ряд шумных кампаний против русских террористов. По мнению упомянутого выше Агафонова, Рачковский одним ударом достиг трех амбициозных целей: он нанес удар по русской революционной эмиграции, повысил свой авторитет перед Центром и установил солидные контакты в политических кругах Парижа. К этому времени относится его знакомство с французским президентом Лубэ, переросшее потом в дружбу.

Авторы не могут согласиться с этими столь широко распространенными в дореволюционной, советской и современной историографии трафаретными и тенденциозными утверждениями, вышедшими из-под пера «пламенных революционеров и демократов», и хотели бы прокомментировать эпизод сотрудничества Ландезена с Рачковским, тем более что он, с нашей точки зрения, представляет интерес и для раскрытия нашей главной темы.

«Звон» действительно был, а откуда — наши уважаемые ученые не сообщили. Как известно, после разгрома «Террористической фракции Народной воли» центр террористической деятельности переместился из России за границу. В конце 1888 года в Цюрихе из народовольцев, сумевших избежать ареста, образовался террористический кружок во главе с участником покушения 1 марта 1887 года Исааком Дембо, взявшим в Швейцарии фамилию Бринштейн. В поисках опоры в России кружок направил туда своего эмиссара Софью Гинзбург. Эмиссар, по паспорту Вильгельмина Браун, проехалась по стране, посетила Харьков, Москву и Петербург и нашла то, что искала: кружок «петербургских милитаристов», состоявший из революционно настроенных офицеров-артиллеристов. Гинзбург-Браун оказалась на редкость бездарным конспиратором: во время «шопинга» на Васильевском острове она в одной лавке оставила свой кошелек, в котором находился черновик прокламации, однозначно указывавший на планы совершения цареубийства. Полиция пошла по следу террористки и, произведя аресты, в том числе и среди «милитаристов», нанесла по планам цюрихских народовольцев сокрушительный удар. Некоторое время спустя в Бахчисарае арестовали и их эмиссара, скрывавшейся под именем Веры Руцкой.

Кружку И. Дембо фатально не везло и дальше. 22 февраля 1889 года в окрестностях Цюриха при испытании бомбы были тяжело ранены сам Дембо и некто Дембовский: первому взрывом оторвало ноги, и под страхом смерти он во всем покаялся швейцарской полиции. Швейцарцы не стали привлекать членов кружка к ответственности, и террористы благополучно, со всем своим взрывоопасным хозяйством, перебрались в Париж и, пополнив поредевшие ряды новыми членами, принялись за свое дело с еще большим энтузиазмом. Это не могло не привлечь внимания тогдашнего руководителя Заграничной агентуры Департамента полиции П. И. Рачковского — он немедленно внедрил в кружок своего агента Авраама-Арона Мойшевича Геккельмана (1861—?), заагентуренного еще в 1883 году П. Г. Судейкиным в бытность его студентом Петербургского горного института. Заподозренный революционерами в связях с полицией, Геккельман переехал в Дерпт (Тарту) и поступил учиться в местный политехнический институт. Но и тут Геккельману не повезло: в 1884 году, когда полиция арестовала небезызвестного Дегаева, то в его документах обнаружила, что ее агент Геккельман был разоблачен им как пособник Департамента полиции. Пришлось уводить Геккельмана из-под удара и передислоцировать его в Цюрихский политех. В Цюрих агент приехал под именем Аркадия Михайловича Ландезена.

В 1885 году Ландезен переезжает в Париж, и Рачковский договаривается с ним за вознаграждение в размере 300 рублей освещать деятельность русской эмиграции. Агент поселяется сначала к народовольцу А. Н. Баху, будущему советскому академику, знакомится с П. Л. Лавровым, М. Н. Ошаниной, «Тигрычем» — Л. А. Тихомировым и входит к ним в доверие. «Связь Л. с эмиграцией поддерживается еще и денежными отношениями, — свидетельствует один из документов Департамента полиции за 1886 год, — Бах почти совершенно живет на его счет, и другие эмигранты весьма часто занимают у него небольшие суммы от 50 до 150–200 франков… Так как на возвращение денег… в большинстве случаев нельзя рассчитывать… то заведующему агентурой (то есть Рачковскому — Б. Г., Б. К.) ассигновано на этот предмет из агентурных денег 100 франков ежемесячно». Потом эта сумма, ввиду перспективности дела, была увеличена до 200 франков.