«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

После реорганизации полк стал более активно заниматься боевой учебой. Систематически проводились занятия по наземной подготовке, чаще летали, практикуясь в технике пилотирования, маршрутных полетах с боевым применением на большом полигоне в Венгрии недалеко от города Секешфехервар. В одном из полетов я должен был своей эскадрильей имитировать атаку механизированной колонны на марше, двигавшейся по шоссейной и грунтовой дорогам. Пехота привыкла видеть штурмовиков, когда они пролетали над ними спокойно. На учении они увидели нас в другой обстановке, когда мы летали над самой головой, чуть не задевая их.

К этому они подготовлены не были, и наш полет явился для них полной неожиданностью, заставившей поволноваться. Чтобы создать больший эффект, я приказал всей группе перевести винты на малый шаг. В этом случае от моторов шел режущий уши звук, вызывающий неприятное ощущение и стремление скорее избавиться от него. Таких атак по колонне мы сделали несколько. За это на разборе полетов мне здорово нагорело от командира полка. Генерал, командир мехкорпуса, в корректной форме и с юмором дал понять Ивану Ивановичу, что ему пришлось испытать при этих атаках.

Он вынужден был покинуть машину и залечь в грязный кювет. Генерал намекнул, что за такое старание «надо бы поблагодарить летчиков». Иван Иванович так и сделал. Особенно досталось мне. В присутствии всех летчиков он с известным своим красноречием отругал меня, чтобы дольше помнил и знал, что бывает за слишком ретивое выполнение задания, а конкретно за воздушное хулиганство.

В первой половине февраля 1946 года от сестры из Каширы получил телеграмму о смерти отца. Получил я ее на пятый день после отправления. В Каширу приехал на десятый день после похорон. Пришел на могилу. Она была занесена снегом. На ней ни венков, ни цветов и вообще никаких признаков, что совсем недавно в ней захоронили человека. Смотрю на холмик, покрытый пушистым снегом, а перед глазами, как в кино, проскакивают кадры из жизни. Да! Живым он для меня остался только в воспоминаниях. Таков удел всех нас, смертных.

Свидетельства о бракосочетании, выдаваемого загсом, у нас с Полиной не былo. Была только полковая справка, выданная ей после демобилизации. Чтобы не возникло никаких недоразумений, мы решили перед моим отъездом сходить в загс и зарегистрироваться по всем правилам. Вечером того же дня за малолюдным, скромным столом отметили это событие. Веселья, по понятным причинам, никакого не было. Взять Полину с собой в полк я не мог. В то время семьям офицеров жить за границей не разрешалось.

Когда вернулся на службу, в полку шла обычная учебно-боевая подготовка. Большая ее часть отводилась наземной, летали гораздо меньше. Причиной тому было отсутствие бензина. На боевых машинах мы только подлетывали для поддержания техники пилотирования и очень редко ходили на полигон. Гораздо больше летали на По-2, отрабатывая слепой полет под колпаком, пилотируя по приборам.

3 июня пришло сообщение о смерти Михаила Ивановича Калинина. Мы знали о его серьезной болезни. По случаю смерти главы государства состоялся митинг. Чувство скорби было у всех не для виду, а на самом деле. На утреннем построении, вместо того чтобы начать рабочий день с объявлений начальника штаба, Иван Иванович сам зачитал приказ о расформировании полка в связи с продолжающимся сокращением численности Вооруженных сил. Своих эмоций он не сдержал. Последние слова зачитал со слезами. Брызнули они и у многих из нас. Из всех летчиков полка с начала его формирования остался только я. И мне, как никому другому, полк был особенно дорог. В нем я стал полноценным летчиком, вырос от солдатских погон до капитанских звездочек, стал командиром эскадрильи.

И вот полка не стало. Сообщение командира расстроило меня. Вообще-то мы давно подумывали о своей участи. К этому времени было расформировано немало частей и соединений. До этого нас не трогали, скорее всего, потому, что находились мы в 1-м гвардейском шак, а он считался одним из привилегированных. И вот наконец пришел ожидаемый приказ. Каждый невольно подумал о себе. Какая участь ждет его: демобилизуют из армии или направят в другую часть. Сразу стала падать дисциплина. Никто уже не боялся Пстыго, да он почти и не показывался на глаза личному составу. Встретил как-то меня и спрашивает: «Ты с Пятикопом что будешь делать? Ведь он последнее время почти не просыхает от пьянства и живет больше не в части, а в соседней деревне – сожительствует с девчонкой-австрийкой». «Не знаю, товарищ командир», – услышал он в ответ. «Пиши этого забулдыгу на увольнение, пусть пьянствует на гражданке, может, быстрее остепенится».

О представлении материала на увольнение ему сообщила одна из бывших моих мотористок, оставшаяся после демобилизации вольнонаемной и работавшая в штабе полка писарем. Саша, конечно, обиделся на меня. Пришлось юлить – оправдываться. Ведь идея была не моя, однако подписал ее я. Расстались мы, так и не попрощавшись. Не думал я, что все так получится. Не раз и не два мы с ним выполняли сложные и опасные задания. Тяжелым было прощание со знаменем полка. Хорошо помню, как нам его вручал комдив Кожемякин. Было это на аэродроме Ивлево под Богородицком в конце июня 1943 года. Я хорошо запомнил слова комдива о том, как под этим знаменем надо бить врага и как беречь эту святыню. И мы сдержали обещание командира полка Хромова выполнить свой воинский долг перед Родиной.

На второй или третий день после доведения личному составу приказа о расформировании каждого летчика вызывали в штаб и вручали документы о направлении к новому месту службы. Большая часть людей направлялась в полки дивизии на доукомплектование. Пстыго убыл в 154-й гвардейский полк, которым командовал Чернецов. Сам Чернецов отбыл к новому месту службы. Заместитель у Пстыго остался прежний – дважды Герой Одинцов. Я с ним встречался на Параде Победы, когда у него еще не было второй звезды. Нередко мы с ним встречались на футбольном поле, играя каждый за свой полк. В новый полк Иван Иванович прихватил своих любимцев – штурмана Карпова, замкомэска Пунтуса и комэска Четверикова, в котором видел строгого командира, стремившегося держать в руках личный состав. Никаких прощальных мероприятий в связи с расформированием полка и отбытием личного состава не проводилось. Каждый уезжал как-то незаметно, в основном по одному.

Из всех полков 9-й гв. шад был расформирован только наш 893-й. Я получил назначение в 144-й гв. шап. Командир полка гвардии майор Степанов принял меня не особо приветливо. Мы не были знакомы и раньше никогда не встречались. Судя по колодкам на груди, воевал он неплохо. Но особенно неприветливо встретил меня заместитель командира эскадрильи, которой мне предстояло командовать. Это был Герой Советского Союза старший лейтенант Раснецов. Он рассчитывал на освободившееся место командира эскадрильи, и вдруг произошла осечка. Я вполне понимал его обиду, но в этом не было моей вины.

Об этом Раснецов без стеснения откровенно говорил мне, а командиру полка в моем присутствии заявил: «Чем я хуже Лазарева? В полку давно, а он только что прибыл и сразу стал командиром». Такое же настроение было и у летчиков эскадрильи. Мне это, разумеется, не понравилось, и я попросил командира полка принять соответствующие меры. Буквально через неделю меня направили в другой полк. Перед этим Степанов вызвал меня и сообщил: «Комдив Донченко переводит тебя в 141-й полк на такую же должность к Компанийцу. Раснецову действительно обидно. Ты не обижайся, что так получилось, я против тебя ничего не имею». Откровенно говоря, после такого приема я и сам не хотел оставаться у них.