Час Совы - Владимир Добряков

Кончив расправлять простыни, Лена усаживается на край постели. Кровать довольно высокая, и её длинные ноги едва касаются пола. Я присаживаюсь на циновку, обнимаю эти ноги и целую тёплые колени. Лена развязывает пояс халата и, распахнув его, притягивает меня за плечи.

После долгой разлуки мы с таким пылом отдаёмся неистовой любви, что, как мне кажется, перед этим меркнут все наши прежние ночи. Всякий раз после короткой передышки мы с ней вновь и вновь готовы предаваться самым пылким и самым изощренным любовным утехам, словно никак не можем насытиться друг другом и насытить друг друга. В один из тех моментов, когда на смену буре приходит затишье, Лена спрашивает меня:

— Я тебе хоть снилась в это время?

— Снилась, конечно.

— И часто?

— Врать не буду, не так часто как хотелось бы.

— И в каком виде я тебе снилась?

— Чаще всего в том, в каком я тебя увидел в первый раз. Помнишь, как ты тогда выглядела?

Лена кивает и снова спрашивает:

— А кто тебе снился чаще? Уж не Эва ли? А может быть, Яла или Нина Матяш? А, догадалась! Тебе чаще всех снилась Кора Ляпатч!

— Ты почти угадала. Только чаще всех мне снилась не Кора, а её шеф, то есть Старый Волк. И снился он мне в виде гораздо более экзотичном чем ты.

— В каком же?

— Как правило, мне снилось, что я его душу, а иногда я разделывал его на мясо…

Лена смеётся и возобновляет прерванные любовные игры. Обессилевшие, но всё ещё не до конца удовлетворённые, мы засыпаем, когда за окном уже начинают брезжить предрассветные сумерки.

Избави меня, Господи, от друзей, а уж от врагов я, как-нибудь, сам избавлюсь.

Вольтер

Просыпаюсь я довольно поздно. Солнце заливает комнату через окна. Обоняние моё дразнит аромат кофе. Постель смята так, словно на ней предавался любви целый эскадрон гусар с кордебалетом из какого-нибудь варьете. А где Лена?

Компьютер включен, но Лены не видно. Встаю, накидываю халат и подхожу к очагу. В нём тлеют угли и пристроен кофейник. Пристроен он таким образом, чтобы сваренный кофе не закипел, но и не остыл. Молодец, Ленка! Но где же она?

В это время в прихожей слышатся лёгкие шаги, и в комнату входит Лена. Я смотрю на неё и не нахожу слов от восторга. Она полностью повторила тот туалет, о котором я вспомнил ночью. То же белое, полупрозрачное, с перламутровым отблеском платье с капюшоном и мантией. Те же босоножки с плетением ремешков до колен. Те же белые до локтей перчатки из тонкой эластичной ткани. Даже голубая лента в волосах на месте. Вот это память!

— Я тебе такой снилась? — спрашивает она.

Не говоря ни слова, я подхожу и обнимаю её. Она порывисто прижимается ко мне всем телом, и во мне вновь вспыхивает неукротимое желание. Подхватываю подругу на руки и несу её к постели прямо такую, как есть: в платье, босоножках и перчатках. Она не протестует, только крепче обхватывает меня за плечи и горячо целует в губы. Ночь любви находит своё продолжение утром. А Лена и утром всё такая же неутомимая как и ночью. Потом мы сидим на краю смятой постели, свесив ноги, и пьём кофе.

— Когда ты успела освоить Синтезатор и сотворить всё это? — спрашиваю я.

— А утром, пока ты спал. Я и тебе кое-что сотворила, — говорит Лена, показывая на диван обутой в белую босоножку ногой.

На диване лежит эластичный комбинезон синего цвета. В такие мы в Монастыре одевались дома и в них же занимались спортивной подготовкой. Еще шорты, брюки, рубашки.

— Приводи себя в порядок, одевайся, и займёмся делом.

Сама она снимает перчатки и отправляется мыть посуду. Я успеваю умыться, одеться, сбегать в курятник за свежими яйцами. За это время Лена приводит в порядок комнату, и я застаю её стоящей в раздумье перед Синтезатором.

— Надо сделать пару масок, шпаги и сабли, — предлагает она, — Нехорошо терять форму.

Я не возражаю, и Лена приступает к исполнению задуманного. Сам я отправляюсь колоть дрова. Когда я возвращаюсь и складываю дрова у очага, Лена предлагает:

— Давай, до обеда обдумаем, как мы будем действовать. Ты мне расскажешь, что ты уже попробовал сделать, я изложу свои идеи, которые пришли мне в голову вчера и сегодня.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — потом надо будет…

Договорить я не успеваю. Резко звучит сигнал вызова на связь. Всегда нежный и мелодичный, сейчас он больно бьёт по нервам своей неожиданностью. Мы переглядываемся и медленно идём к монитору связи. А сигнал настойчиво повторяется. И каждое его повторение подобно раскалённому гвоздю, забиваемому под ноготь.

У монитора мы останавливаемся и снова смотрим друг на друга. Глаза Лены широко раскрыты, в них я вижу страх. Страх того, что сейчас злая воля вновь может вторгнуться в наш едва устоявшийся мирок и вновь разметать нас. А она, Лена, столько сил затратила, сколько усилий воли приложила, чтобы найти меня. И вот сейчас всё может начаться сначала.

Я тоже догадываюсь, точнее, знаю, кто нас вызывает на связь и не жду от этого вызова ничего хорошего. Он не напоминал о себе всё время, пока я жил здесь; почти год. И вдруг, именно сейчас, когда здесь появилась Лена, он почему-то решил нарушить режим изоляции. Мне очень не хочется включать монитор, но уподобляться страусу, прячущему голову в песок, тоже глупо. Я протягиваю руку и решительно включаю связь. На мониторе появляется лицо Старого Волка.

— Здравствуйте! — приветствует он нас и улыбается своей знакомой грустной и многозначительной улыбкой.

Лена порывисто делает два шага назад, словно пытаясь убежать. Напрасно она так. Ведь мы с ней вчера договорились: надо быть готовыми ко всему. Понимаю, вид Старого Волка производит на неё не самое благоприятное воздействие. Но кого она ещё рассчитывала увидеть? Ведь не Магистра же? Отступив назад, она полностью попадает в поле зрения Старого Волка, и он не упускает случая сказать ей комплимент:

— О, Елена! Я вижу, что в своём подлинном виде вы не только не уступаете Нине Матяш, но и намного превосходите её. Клянусь Временем, мне редко доводилось видеть такие фигуры и такой вкус в одежде.

Лена вспыхивает и отступает за мою спину. А я усаживаюсь перед монитором и некоторое время молча разглядываю Старого Волка. Он совсем не изменился с тех пор, как мы с ним дискутировали о природе человеческого счастья.

— Здравствуй, Шат Оркан! Что побудило тебя выйти на связь именно сейчас, а не днём раньше или днём позже?

— Странные тебя однако вещи интересуют, это в твоём-то положении!

— А чем плохо моё положение?

— Почти ничем. И ты прекрасно понимаешь, что оно могло бы быть гораздо хуже. Причем, тебе было бы грех жаловаться на него. Я не ошибусь, если скажу, что ты сам рассчитывал на гораздо худшее и правильно рассчитывал. Ты этого заслужил.