Приют - Александр Варго

Через пару минут девушка нашла своего сына. Он был мертв. Две аккуратные дырки от пуль, одна в плече, другая в переносице. В нескольких метрах от Олега лежал оборванный грязный мужчина, дергаясь и что-то мыча. Изо рта у него торчала стрела. С потемневшим лицом Дина упала на колени перед сыном и стала осыпать поцелуями его еще теплое, застывшее с удивленным выражением лицо. Затем закинула голову и завыла.

Стайка птиц, встревоженная криком, унеслась с соседних деревьев.

Ярик заснул только под утро. Стараясь не смотреть на череп Митрича, он накрыл его своим бельем, к тому времени уже превратившимся в черные тряпки, забился в самый дальний угол и моментально отключился. Засыпая, он подумал, что если он отсюда не выберется, коллекция Дины скоро пополнится еще одним черепом…

Когда он проснулся, ничего не изменилось. Дина не приходила, где-то наверху продолжала монотонно капать вода, мерно урчал генератор… Ярик облизал шелушащиеся губы и со страхом посмотрел на кучу тряпья, под которой скалился Митрич.

«А кто сказал, что он… он раньше был моим братом?» – неожиданно подумал Ярик и принялся лихорадочно раскидывать белье. Пару лет назад Митричу в драке вышибли зуб. Вскоре мелькнула темно-желтая кость… Трясущимися руками Ярик осторожно опустил нижнюю челюсть черепа и уставился на зубы. Застонав, он откинулся назад. Так и есть, зуба не было. Примерно час он просидел в каком-то ступоре. Пустые глазницы жгли его, сводили с ума, и Ярик не выдержал.

– Помогите!.. – хрипло завопил он. Он бросился плечом на дверь, но только ушиб плечо. – Кто-нибудь!!! НА ПОМОЩЬ!!!

Не обращая на боль внимания, он бросался и бросался на клетку, как раненый зверь, пока не потерял сознание.

Вскоре пришла Дина. Она равнодушно прошла мимо бесчувственного тела Ярика, волоча за собой черный мешок. Мешок шевелился. Что-то бормоча себе под нос, она открыла дверь, ведущую в нижний отсек, и стала спускаться по ступенькам. Повеяло холодом. Через несколько минут оттуда стали доноситься крики, и даже запертая дверь не смогла их заглушить.

Она поднялась наружу, когда уже стемнело. Над темными верхушками сосен завис месяц, напоминающий причудливо изогнутый ятаган. Пахло хвоей и травой. Дина прошла в сарай и вскоре вышла оттуда с лопатой, на которой еще была свежая земля.

Продолжая что-то бубнить себе под нос, она зашла в лес и, пройдя несколько футов, оказалась у маленького холмика. Деревянный крест, наверху – испачканная грязью кепка с веселой рожицей…

Глаза Дины заблестели, месяц отразился в выступивших слезах.

– Милый… милый мой Олеженька… – прошептала она. – Прости, я так виновата перед тобой… Я ошиблась, но я все исправлю…

Она стала раскапывать могилу своего сына. В которую несколько часов назад сама его закопала.

– Тебя хотят видеть.

Ярик сначала не понял, что это обращаются к нему, он даже не узнал прозвучавший голос.

– Ты слышишь?

Ярик заворочался и поднял голову. Нависнув над клеткой, его в упор разглядывала Дина.

– Он все время зовет тебя и твоего брата. Даже когда я делаю ему больно, он все равно зовет вас. Он что, ваш друг? Или враг? – Она убрала непослушную прядь волос с лица, и Ярик заметил, что Дина сильно подурнела – похудевшее лицо, синяки под глазами, грязные волосы… Не дождавшись ответа, она, покачиваясь из стороны в сторону, направилась ко второму подвальному помещению. На одной туфле сломалась шпилька, и теперь она болталась на маленьком лоскутке, волочась, как послушная собачка за хозяйкой.

Как только Дина исчезла, снизу послышались истошные вопли. Обхватив прутья клетки, Ярик затравленно прислушивался. Крики становились громче и отчаянней. Вскоре появилась Дина, таща за собой на цепи какого-то человека. Облаченный в изодранные лохмотья, он шел на четвереньках, подвывая и спотыкаясь, слепо тычась головой в стороны. Дина подвела его к клетке, и человек уставился на Ярика. Тот, в свою очередь, во все глаза разглядывал костлявого бледного мужчину, не понимая, что в нем показалось ему таким знакомым.

Зарычав, человек на четвереньках бросился на клетку.

– Иииииии!!! – отхаркивая кровь, визжал он. Дине с трудом удавалось его сдерживать. Он ухватился руками за решетку и вцепился в прутья зубами.

– И…и-ыыы! – угрожающе зарычал он, не разжимая челюстей. Послышался хруст ломаемых зубов.

– Не понимаешь? Ничего удивительного, я отрезала ему язык, – пояснила Дина. – По-моему, он хочет к тебе внутрь, – тихо добавила она. Услышав ее голос, мужчина испуганно оглянулся и заискивающе улыбнулся. Дина подошла к клетке и вытащила ключ, тускло блеснувший в свете пыльной лампочки.

– Нн-ет, Дина, что ты, – забормотал Ярик, подбирая под себя ноги. Он прижал к себе зловонное одеяло, словно оно могло как-то защитить его. – Пож…жалуйста… Дина…

– Уи-иы! – подал голос мужчина, и вдруг Ярик узнал его. Конечно же, это один из вышибал Хохи! Тот, который в тот день дал Митричу в челюсть. Шмель! Господи, только во что он превратился?! Тогда он весил вдвое больше и не имел ничего общего с этим грязным бродягой на полу.

Глаза Шмеля снова загорелись тупой злобой, и он предпринял еще одну попытку броситься на клетку, но Дина была настороже.

– Не бойся его. Он хороший. Просто еще не очень воспитанный, – ласково сказала она. Дина погладила по голове мужчину и пнула его. Тот взвизгнул и озадаченно поглядел на свою хозяйку, будто хотел спросить: «Что я сделал не так?»

Она повела Шмеля обратно, и тот постоянно оглядывался. На лице, которое скорее напоминало звериную морду, попеременно возникало выражение то сожаления, то слепой ярости. Вскоре они скрылись за дверью, и наступила тишина.

Прошли еще два дня. Ярик стал привыкать к черепу и накрывал его только тогда, когда ложился спать. Он разговаривал с ним, как с человеком, жаловался, рассказывал истории. В глубине души он понимал, что, только разговаривая, может сохранить остатки разума, но, если бы ему сказали, что общение с останками родного брата – сумасшествие, он бы рассмеялся.

У него отросла борода, длинные волосы, которыми он так гордился, слиплись от грязи и пота, но Ярик старался не замечать этого. Дина несколько раз поливала его клетку какой-то туалетной водой с резким запахом, но вонь от этого становилась еще сильнее. Костюм, в котором Ярик был в тот памятный вечер, стал заскорузлым от грязи и влажности. У него появились пролежни, причинявшие ему нестерпимый зуд. Несмотря на это, Ярик снова увлекся дневником. Он исписал почти две тетради, потратив на это полтора карандаша. В последнее время он стал хуже видеть и поэтому писал, почти касаясь страниц носом. Шмеля он больше не видел. Иногда, правда, из нижнего подвального помещения доносились его дикие вопли.

Однажды Дина пришла к нему и сказала:

– Сегодня я приготовила тебе особый ужин. Из-за него я сожгла всю духовку. Ешь.