Наркоза не будет! - Александра Сашнева

— Дед! — грубо говорит Коша.

Тот вздрагивает, оглядывается, но по прежнему ничего не видит.

— Ты совсем уже дед! — снова бросает она ему.

Тот падает на колени, неловкими пальцами застегивая ширинку. Крестится, хватает сумку и, продолжая оглядываться, убегает.

Когда дедок скрылся за поворотом, Коша наклонилась над темной зеленью воды. Выбросить пистолет. Туда же мобилу. Вода коротко глотнула добычу, быстро расправив волны от расходящихся кругов. И в тот же миг, словно круги пробежали по пространству — оно приблизилось и стало обыденно осязаемым.

Скрыться.

Начать новую жизнь, где нет никого, кто мог бы сказать, что видел ее с легким веселым Чижиком. Где нет никого, кто знает, как войти к ней в комнату через окно. Где нет никого, кто видел, как они жгли на заливе костры с Роней и Мусей. Где нет никого, кто знает, где Череп берет свою музыку.

Она долго стояла, сосредоточенно повторяя:

— Концы в воду…

(Рита)

Коша вернулась без турки и без кофе. Она стеснительно посмотрела на Риту и предложила:

— Может быть, пойдем на кухню. Там покурим и все такое…

— Может быть, — согласилась Рита и быстро поднялась с кровати.

Они пошли на кухню и устроились на широком подоконнике. Погода за окном заметно потеплела, и Коша стала на сквозняке. Подставляя влажному ветру лицо, она щурилась и выпускала сизый дымок.

— Мне понравилось! — сказала Рита и выразительно посмотрела на Кошу. — Правда-правда. Думаю, что это очкень хорошая литература. Ты талантлива, несомненно.

— Но я… — Коша смущенно улыбнулась и недоверчиво посмотрела на собеседницу. — Я не хотела, чтобы это было литературой. Я просто хотела объяснить все как можно яснее. Вот и все! Я просто хотела, чтобы мне поверили. Хотя бы кто-нибудь.

— Я тебе верю, — сказала Рита с выражением сочувствия на лице. — К сожалению, если ты будешь настаивать на том, что это репортаж, а не роман, ты рискуешь попасть к психиатру.

— Да-да… Я понимаю.

— Кош. Я дочитала до смерти Чижика. Я не поняла, почему ты бросила его там. Ты просто испугалась? — спросила Рита и отхлебнула кофе.

— Нет… — Коша покачала головой. — Я поняла, что его больше нет. Не может же человек жить с дырой в горле. И у него не было пульса… А что я должна была делать? Что?

Коша внимательно посмотрела на Риту, решаясь, стоит ли пояснять дальше, и решила продолжить:

— На самом деле — это был единственный человек, рядом с которым я себя могла считать нормальной. Есть небольшая разница. Роня, например, считает меня нормальной, но я даже рядом с ним чувствую себя не очень. Хотя рядом с ним меньше всего. Сильнее всего меня прибивал Ринат. Я совсем не знала, как мне быть. Я постоянно чувствовала себя в чем-то виноватой. И я хотела его одновременно и убить, и замучить, и что-то очень хорошее для него сделать. Я думаю, что Ринат был для меня дверью в нормальные люди. Он абсолютно нормальный. Нормальнее Валентина. Люди очень опасны, когда ты делаешь что-то не то, чего они от тебя ждут. Я думаю, что поэтому попадаю в какие-то истории. На самом деле у меня постоянно два желания, одинаково сильных. Я хочу, чтобы меня просто приняли в игру. А меня не принимают. Мне все равно в какую. Я могу быть и плохой и хорошей. Все это относительно. Но в то же время мне хотелось бы, чтобы меня любили и тем не менее позволили быть просто мной.

— А можно узнать, что ты вкладываешь в это понятие? — осторожно направила ее Рита в нужном ей направлении.

Коша продолжила:

— Мне очень затруднительны многие вещи, которые для других не только обыденны, но и желанны. Я вынужденна шифроваться, как разведчик. И поэтому я чуствую себя виноватой. Я ничем не лучше других, значит должна жить как все. Но я не могу.

— А ты не пробовала думать иначе? Например так: «Я ничем не хужедругих, я имею право жить так, как считаю нужным».

— Да?! — Коша искренне изумилась. — Такой поворот мне не приходил в голову. Черт! Это меняет все. Правда, я уже почти доперла до этого, но я все еще чувствую себя преступницей… Просто в какой-то момент я решила, что раз уж я все равно преступница, так что ж… Ха! Теперь-то уж точно!

— Ты имеешь в виду профессора Легиона? — Рита внимательно посмотрела в раскосые Кошины глаза.

— Ну да! А кого же?

— Ну… Не спеши. Может быть, все не так плохо. Или не так хорошо.

— Да!? — Коша растерялась. — Да уж скорее не так хорошо. Уж точно не так хорошо. Потому что даже это у меня получилось наверняка как-то не так. Не хорошо. Никчемно.

— Так что там с Чижиком? — поторопила Рита девушку, не давая углубиться в размышления.

— Да! Но когда его убили и еще опять появился этот профессор, мной одолели две идеи. Первая, что если я рядом с Чижиком была нормальной, значит мы вместе ненормальные. К тому же я была уверенна, что он торгует наркотиками. Просто мне тогда было все равно. Он давал мне денег и принимал меня так, как есть. Мне этого хватало, чтобы простить ему все. В конце концов, раз меня не принимают в нормальные, то почему я должна о них заботиться?

— А тебя не принимают?

— Ну, в общем, мне так кажется…

— Хорошо. Давай дальше.

— Ну вот… И к тому же я до сих пор убеждена, что все, что он мне говорил и показывал так и есть на самом деле. Теперь ты понимаешь, что я почувствовала себя черт знает как! И вторая идея. Раз все это — то, чем мы занимались — бред, то никакого Чижика не было. Он так же нереален, как этот мужик, который появился передо мной из воздуха. Понимаешь? Мне просто стало очень погано в этой реальности. А раз Чижика все равно убили, я решила, что лучше всего все забыть и выкинуть все предметы и сменить круг общения. Я просто подумала, что схожу с ума. И надо стать нормальной.

Рита с вниманием выслушала конструкцию и кивнула в знак согласия.

— Я так и сделала. — сказала Коша. — Я решила стать нормальной. Я собрала вещи и уехала к Евгению. Потому что он — глухонемой. С ним не надо разговаривать. Он был очень рад. До самой зимы, я никого не встречала. Никого из старых знакомых. Я просто сидела у Евгения и рисовала. Рисовала и рисовала.

В кухню вошел Роня.

— Привет! — помахала ему Рита.

Дальнейшее повествование скорее всего относилось к гораздо более поздним срокам. Судя по погоде, была уже зима.

(Коша)

Была уже почти совсем — серая, мучимая ветрами и промозглыми оттепелями — питерская зима. Когда весь город словно погружается в наркотический бред. Слишком реальный сон, слишком нереальная жизнь.