Дикие карты. Книга 5. Блеф - Мелинда М. Снодграсс

– Эти проклятые журналисты в затылок мне дышат, требуют ответов, требуют хоть чего-нибудь, чтобы успокоить их читателей. Сколько еще я смогу делать ничего не значащих заявлений, пытаясь успокоить людей, пока все это не перерастет в настоящую панику? Только подумай, что может раздуть из этого Барнетт!

Она схватила его за запястья и прижала его руки к столу.

– Ты не можешь отвечать за все подряд, что происходит в этом мире! За бандитские разборки в Джокертауне, за ультраправых, баллотирующихся в президенты! И даже за Дикую Карту.

– Меня вырастили с чувством ответственности. До мозга костей. Тысячи поколений моих предков росли так. Это мой город, мои люди, МОЙ ВНУК, И МОЯ БОЛЬНИЦА. И, ДА, МОЙ ВИРУС!

– НЕ ГОРДИСЬ ЭТИМ ТАК, ЧТОБ ТЕБЯ!

– НЕ ГОРЖУСЬ!

Он высвободил руки и принялся расхаживать по кабинету.

– ТЫ ИРРАЦИОНАЛЕН И ВЫСОКОМЕРЕН!

– И ЧТО ПОСОВЕТУЕШЬ? КОМУ УСТУПИТЬ ЭТУ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ? КОГО Я ДОЛЖЕН ОБРЕЧЬ НА ТОТ ГРУЗ ВИНЫ И ВСЕОБЩУЮ НЕНАВИСТЬ? МОИ ЛЮДИ, ДА, НО В ГЛУБИНЕ ДУШИ КАЖДЫЙ ИЗ НИХ НЕНАВИДИТ МЕНЯ СМЕРТЕЛЬНО!

Уткнувшись лбом в стену, он разрыдался.

Лицо женщины окаменело. Налив в стакан воды из-под крана, она рывком развернула Тахиона за плечо и плеснула ему водой в лицо.

– Хватит! Держи себя в руках!

Каждое из слов она сопроводила рывком за плечо, встряхивая Тахиона.

Закашлявшись, он вытер лицо и, дрожа, вдохнул.

– Спасибо тебе, я уже в порядке.

– Иди домой, поспи хоть немного и не отказывайся от помощи. Приводи сюда Мидоуза, пусть поможет с исследованиями. А патрулями пусть руководит Кристалис.

– А Блез? Что мне делать с Блезом?

Он вцепился пальцами себе в лицо.

– Он – самое главное в моей жизни. А я им пренебрегаю.

– Проблема в тебе, Тахион, – ответила она, уже выходя из кабинета. – В том, что для тебя каждое дело – самое важное в жизни.

Удаление аппендикса, самое обычное. Незачем ему было на это время тратить, но Томми – племянник Мистера Старого Сверчка, а старых друзей не забывают. Сдернув с себя осточертевший зеленый костюм хирурга, Тахион пригладил коротко стриженные волосы и скорчил мину. А потом отправился на обход по всем четырем этажам больницы.

К вечеру освещение убавили, из палат доносились приглушенные звуки работающих телевизоров и невнятный шум разговоров. А из одной – тихий плач безнадежности. Мгновение Тахион думал, а затем вошел. На него уставились темные овальные глаза, ниже которых виднелись мощные жвалы. Лицо обрамляли пряди седых волос. Судя по ночной рубашке, в которую было одето худое тело, это женщина.

– Мадам? – обратился он, беря в руки медкарту. Миссис Вильма Бэнкс. Семьдесят один год. Рак поджелудочной.

– Ох, доктор, простите меня, пожалуйста. Я не хотела… на самом деле, все в порядке. Не хотела беспокоить… медсестра так резко говорила…

– Вы меня не побеспокоили. А что медсестра?

– Я не хочу ябедничать и никому не хочу проблемы создавать.

Совершенно очевидно, что она действительно ябедничает, но Тахион решил вежливо ее выслушать. Каким бы утомительным ни был пациент, он всегда настаивал, чтобы персонал обращался с людьми вежливо и терпеливо. Если кто-то нарушил эти основополагающие правила, он должен об этом знать.

– И дети совсем не навещают. Вот скажите, что хорошего в детях, если они бросают тебя именно тогда, когда более всего тебе нужны? Я тридцать лет с утра до вечера работала, чтобы они получили все, что я могла им дать. А теперь Реджи, мой сын… он же брокер в крупной фирме на Уолл-Стрит, у него теперь дом в Коннектикуте и жена, которая видеть меня не может. Я была у них дома один раз , когда она уехала с внуками.

Что тут можно было сказать? Он сел, тихонько взяв ее руку в свою и слушая. Потом принес с поста медсестер стакан клюквенного сока, по ходу сказав медсестрам пару ласковых. И пошел дальше.

Кофе, который он пил с утра до вечера, едва не выскочил обратно, вместе с желудочным соком. Ну, если уже до такого дошло, пора завязывать со всем и сразу. Он распахнул дверь в персональную палату и вошел. Лежащий там не мог бы позволить себе такую роскошь, но ни один другой пациент не заслужил того, чтобы лежать по соседству с таким ужасом, пусть и находящимся в коматозном состоянии. После сорока лет наблюдений за жертвами Дикой Карты Тахион считал, что привык ко всему, но человек, лежащий в койке перед ним, с легкостью опровергал это.

Застывший посреди превращения из человека в аллигатора, Джек был в ужасающем состоянии, вследствие наложения действия Дикой Карты и СПИДа. Кости черепа уже удлинились, начав образовывать челюсти аллигатора, но нижняя челюсть не успела трансформироваться и осталась человеческой, маленькой и хрупкой, свисая под бритвенно-острыми зубами верхней. И потемнела от отросшей щетины. В области груди кожа начала превращаться в чешую, но не везде, и между разнородными участками виднелись красные полосы. Из трещин сочилась лимфа.

Тахион вздрогнул. Оставалось лишь надеяться, что в глубине комы Джек был за пределами всякой боли. Это уже агония. Годами Джек преданно и терпеливо навещал в больнице Си-Си Райдер. Какая горькая ирония. Теперь она вылечилась и начала новую жизнь, а терпеливый и преданный Джек занял ее место.

– О Джек, есть ли любящий человек, что печалится о тебе, или он умер прежде, чем ты превратился в живого мертвеца?

Взяв в руки медкарту, Тахион снова прочел свои пометки. Судя по всему, пока Джек находился в обличье аллигатора, вирус СПИДа переставал терзать его тело.

Память будто рассыпавшиеся осенние листья, почерневшие и высохшие. Тахион шел меж них, краснея от чувства вины за невольное вторжение. Где-то в глубине умирающего разума Джека теплилась искорка света, неугасимая. Человеческая душа. Где-то глубже, чем то, что заставило бы Робишо окончательно превратиться в аллигатора. Стоит Тахиону неосторожно коснуться ее, и превращение станет необратимым.

Он врач. Он поклялся спасать жизни людей. Джек Робишо обречен на смерть. Дикая Карта вплелась в генетический код его клеток и сдерживает СПИД, пока что. Но это лишь отодвигает неизбежный исход. Со временем Джек умрет.

Если только.

Если только Тахион не изменит его навсегда. То, что не является человеком, не может умереть от человеческой болезни.

Но стоит ли жизнь того, чтобы платить за нее такую цену? Имеет ли он право сделать это?

Джек, что же мне делать? Могу ли я делать выбор за тебя, если ты сам не в состоянии сделать его?

И чем это лучше, чем просто отключить аппарат искусственного дыхания?

Да уж.

Позже, когда он прислонился к стенке кабины лифта, с тихим скрипом едущей вниз, он снова задумался над советом Куин принять помощь. Но ведь столько всего, что могу сделать лишь я сам. Я совсем один, а каждому нужно от меня что-то. Встряхнув головой, словно уставший пони, он вышел в приемный покой.